Иван III — государь всея Руси. Книги 1,2,3

— Отпустил, слава те, господи, отпустил Димитрей-то матерь мою, — радостно крестясь, сказал Василий Васильевич, а Иван и Юрий, выскочив из-за стола, бросились обнимать и целовать отца и мать.

— Бабушка к нам едет, — кричали они, — бабушка едет!

— Где вестники-то? — спросил великий князь, отстраняя ласкающихся детей. — Пошли-ка их…

— Спят, государь, как в бесчувствии, — ответил Константин Иванович. — Почитай, всю дорогу не спали, токмо на конях сидя дремали. Уж разведал я, государь, пока они не заснули, что государыня-то из Юрьева ноне на рассвете выехала. В Сергиевом монастыре хочет государыня быть, о сем и весть была от нее игумну, отцу Мартемьяну…

— Ты бы, Васенька, — заметила Марья Ярославна, — поехал матушку встретить да кормленье в монастыре устроить.

— Яз и сам о том думаю, Марьюшка, — ответил Василий Васильевич, — а ты собери-ка что получше от узорочья да ладану, коли есть, и маслица лампадного, сколь можно. Ты же, Костянтин Иваныч, обозы для кормленья снаряди.

— Когда, государь, хочешь ехать-то?

— Через день, Иваныч. Не позже. Не спеша поедем. Мне тоже, Марьюшка, отца Мартемьяна повидать надобно.

— Токмо, Васенька, гляди, — вдруг заволновалась Марья Ярославна, — стерегись, Васенька. Как бы опять что не вышло, стражи бери побольше да из воев добрых.

Василий Васильевич рассмеялся.

— Не бойся, — сказал он весело, — Мартемьян-то наш, яз сам его из Вологды в игумны посадил. Шемяка же вон где! В Карго-поле, у Студеного моря, почитай…

— Оно так, государь, — робко присоединился к опасениям княгини Константин Иванович, — а лучше поостеречься, государь. Береженого-то бог бережет…

— Ну что с вами поделаешь, — улыбаясь, воскликнул Василий Васильевич, — возьму с собой воеводу Басёнка и стражу из его конников…

— Лучше того, государь, и быть не может! — обрадовался Константин Иванович и, обратясь к княгине, добавил: — Ну, будь теперь покойна, государыня, Федор-то Василич такой воевода, что мимо его и заяц не проскочит и мышь не прошмыгнет!

На второй день после отъезда обоза с припасами для кормления монастырской братии поехал в Сергиеву обитель и великий князь. Княжич Иван, по желанию отца, ехал с ним в возке и тут же против государей своих сидел воевода Федор Басёнок, а дядька княжича, Васюк, любимец Василия Васильевича, умостился у ног их на сене, постланном для тепла. Часть стражи из конников Федора Васильевича впереди с обозом ехала, а большая ее часть возок великого князя охраняла.

— Не погневись, государь, — сказал, усмехаясь в свою рыжую бороду, Федор Басёнок, когда уж посады московские проехали, — что по мольбе княгини твоей я целую сотню конников взял. Не верит она монахам-то…

— Да ведь оставил яз царевичей в заслон Москве, — молвил Василий Васильевич. — Никого от ворогов не пропустят они к нам, а с матерью Кутузов с нашей стражей…

— А от Шемякиных людей, может, кто будет, — быстро проговорил Басёнок, — сей токмо часец о том и помыслил, государь. Может, княгиня-то умней нас. Кто ведает, что у них на уме…

Княжич Иван вспомнил, что бабка ему говорила не раз; «Богу молись, а монахам не верь…» Теперь вот матунька воеводе о том же сказала. Он задумался и понять не мог, почему все в монастыри ездят, кормленье монахам возят, а сами монахам не верят.

Думал он об этом долго и напряженно, а спросить отца или воеводу не смел. Больше он не слушал разговоров старших, занятый своими мыслями, но так и заснул, не уразумев, зачем монахи нужны, раз им верить нельзя…

Проснулся он уже в селе Братошине, где решено было ночевать, чтобы на рассвете выехать дальше. Уже стемнело. От Москвы с полудня всего пятьдесят верст проехали: дорога уж очень плоха. Из-за оттепелей измаялись кони и кологривы. По всей дороге, в низинах особливо, много зажор было. Луна светила, и в синевато-серебристой мгле Иван хорошо разглядел село, вспомнил его. Узнал, и страшно ему стало. Тогда, будто давным уж давно, ночевали они с Юрием здесь, приехав из Танинского, с охоты на волков.

После ужина Васюк раздел и уложил на пристенной скамье великого князя в отведенном ему и княжичу покое. Уложил потом и княжича у другой стены, на скамейке, а сам лег возле него на полу. Подложив под себя два снопа соломы, он постелил на них азям, а сверху укрылся полушубком.

— Вишь, Иване, — шепнул он княжичу, — добре я постелю свою уладил.

Будет мне, как у Христа за пазухой…

Княжич ничего не ответил ему, но, помолчав немного, шепотом спросил своего дядьку:

— А помнишь, Васюк, как тогда мы ехали с татой?

Он вздрогнул всем телом и добавил:

— Боязно мне!..

Васюк приподнялся немного и, ласково положив руку на плечо княжича, молвил чуть слышно, чтобы не обеспокоить великого князя:

— А что помнить-то все? Прошло худое, и нет его. Спи с богом…

Сказано это было так спокойно и умиротворяюще, что Ивану стало сразу легко и уютно. Чувствуя на плече руку Васюка, он медленно закрыл глаза и вдруг как-то весь растворился в темной теплоте и мгновенно заснул.