Иван III — государь всея Руси. Книги 1,2,3

Да и братья-то родные поймут ли, чего он хочет? Может быть, и они к старому потянут, к уделам? Духовные не все понимают, как надобно создавать и хранить государство. Такие, как владыка Иона, Авраамий, они помогали своими советами и руководством. Умрет же вот владыка Иона, кто его труды продолжит, кто государю помощь окажет? Надобно теперь же думать о новом митрополите. С болью душевной вспомнил Иван покойного владыку Авраамия суздальского. Умен был и книжен. Силы только у него Иониной не было, а разум был…

Прошелся Иван по покою своему, остановился возле окна и долго смотрел в синеву неба, а потом сказал вслух:

— Ежели не будет умного, то такого избрать надобно, дабы перечить мне не смел!..

Он снова заходил из угла в угол, и мысли обратились к Курицыну, Федору Васильевичу. С ним только и можно обо всем беседовать, он все разумеет и совет даст.

В дверь осторожно постучали.

— Можно! — резко молвил Иван.

Нерешительно вошел Курицын.

— Прости, государь, может, помешал тобе?

— Нет, Федор Василич, ко времени дошел, ко времени. Сам звать тобя хотел…

— Вести, государь, недобрые. Пока, может, сие токмо брехня, а может, что и на деле есть. Сказывают, будто дети боярские князя Василья Боровского замышляют из заточенья его вывести…

Лицо Ивана внезапно исказилось от ярого гнева.

— Следи, очей с них не спускай! — вскричал он. — А пымаем их, буду лютыми казнями казнить, какие еще неведомы были! И смерти предавать буду!

Задрожат все от казней сих…

Суровые глаза Ивана совсем почернели и остановились, а взгляд их столь непереносен и беспощаден сделался, что молодой дьяк, взглянув в лицо государя, побледнел и словно застыл весь от страха. В первый раз Федор Васильевич видел таким Ивана и, ослабев духом, не мог слова выговорить.

Но Иван, по привычке взяв себя в руки, пересилил гнев свой.

— Деды и прадеды наши по горсточке Русь собирали, а они родную землю токмо зорить хотят, — продолжал он сурово и сел возле окна на свое любимое место. — Они мыслят, чтобы ныне все, как прежде, было. Нет, при мне того не будет. Яз не княжить, а государствовать буду.

Наступило молчание. Страшный, угнетающий взгляд Ивана потеплел и прояснился.

— Ты, Федор Василич, один из всех разумеешь меня, как надобно.

Садись, яз тобе молвлю кое о чем.

Иван молчал некоторое время, потом заговорил с печалью:

— Ведаешь ты, что владыка на смертном одре. У отца же моего сухотная болесть, и должны мы ко всему готовыми быти… Братья? Не ведаю, что из них еще будет. Един у меня брат любимый — Юрий. Да ведь он токмо полки водить умеет. Воевода он, а на государствование нет у него разумения нужного. Князья Ряполовские? Верные они нам слуги, но и они тоже удельные, и мысли и ухватки у них те же, что и у прочих удельных, которые из-за деревьев леса не видят. Может случиться, и они против меня пойдут…

Иван смолк и задумался. Федор Васильевич осмелел, оправился от смятения, вызванного гневной речью государя и молвил с горячностью:

— Государь, яз ради пользы твоего государствования собя не пощажу!

Будем же заветы владыки Ионы хранить, о которых ты мне сказывал…

— Добре, — молвил Иван и, нахмуря брови, встал. — Ты зорко за ворогами следи, глаз имей и в Боровском княжестве…

— Денно и нощно буду следить, — ответил дьяк, понимая, что государь отпускает его, — отныне сие — главная моя гребта будет.

В дверях Федор Васильевич остановился и добавил:

— Прости, государь, сразу не смог тобе обо всем поведать. Может, помысля ныне, утре прикажешь мне, как сноситься с Тверью? Как духовную покойного принять и скрепить?

— Подумай, Федор Василич, и ты… Нам с Тверью надобно содеять то же, что с Рязанью мы сотворили. Оба сии княжества должны стать под нашу руку.

Тверь, бают, в Москву дверь, а мы через сию дверь к Новугороду пойдем.

Глава 7. Великий князь московский

Вернулся Василий Васильевич из Владимира, как и обещал, к самой пасхе, в страстную субботу. Приехал больным немного. О том, что тридцать первого марта умер митрополит Иона, и о похоронах его, он уже знал.

— Богомольца-то моего господь призвал к собе, — молвил он печально, когда Иван вошел к нему в опочивальню.

— Такова уж воля божья, ветх телом был владыка не по годам, болести его одолели, — сказал со вздохом Иван и, поцеловав руку отца, спросил: — Поздорову ли доехал, государь?

— Доехал по милости божией добре, токмо малость недужится мне что-то.

Василий Васильевич лежал на постели, его знобило. Он кутался в соболье одеяло, а возле него, ближе к окну, сидел дьяк Степан Тимофеевич Бородатый.

— Сам вот, по вине своей, занемог, — возразил отцу Иван. — Сказывал яз тобе, что Юрий и один все управит. Молил тобя, не садись сам на коня.

— Да ведал яз, что рати не будет, а мир-то, мыслил, без меня трудно для Юрия.

Веселая усмешка, заигравшая было на устах старого великого князя, вдруг потухла.

— Где ж в Успенском-то, — спросил он, — положили владыку?