Встречали Ивана Васильевича в Рыдыне архиепископ новгородский владыка Феофил, а с ним служилый князь новгородский Василий Васильевич Шуйский-Гребенка, посадник степенный Василий Ананьин, тысяцкий степенный Василий Максимов, некоторые старые посадники и «князья церкви», сопровождавшие владыку Феофила. Встречали государя московского вместе с духовенством, посадниками и боярами и житьи люди во множестве и с ними подвойский Василий Анфимов.
Дары на сей раз были по обычаю вином: от владыки две бочки — одна с красным, другая с белым. От всех прочих — по одному меху вина с каждого.
В тот же день архиепископ Феофил, князь Василий Шуйский и посадники и бояре новгородские ели и пили на обеде у великого князя. После же того, как Иван Васильевич отпустил от себя гостей, пришли к нему старосты улиц: от Славковой — Иван Кузьмин да Трофим Григорьев, а от Никитиной — Григорий Киприяныч Арзубьев да Василий Фомин — с жалобой, но жаловаться на обиды не посмели, а только привезли от обеих улиц в подарок одну бочку красного вина. Боялись они властей городских — владыки, князей, степенного посадника и степенного тысяцкого, которых вместе с боярами так милостиво принимал у себя за трапезой великий князь московский…
На другой день, в воскресенье, поезд великого князя, гремя тележными колесами по замерзшей грязи, прибыл в Лытню, что на реке Мсте, в пятидесяти верстах от Новгорода. Тут великого князя встречал уж другой народ, победней и попроще: небогатые бояре, купецкие старосты и купцы многие и житьи люди. Встречали великого князя все радостно, по обычаю вином, но жалобщиков и на этот раз не было.
В понедельник, двадцатого ноября, прибыл великий князь в Плашкино, где встречали его старые посадники и тысяцкие, бояре и житьи люди от Новгорода и поднесли ему в подарок каждый по меху вина.
Староста же городищенский, где хоромы великого князя, Ивашка Абакумов со всеми городищанами подарил государю своему бочку белого вина, полтораста яблок да блюдо винных ягод.[82]
Из Плашкина поезд великого князя на другой день, во вторник, прибыл в Городище, возле самого Новгорода. На пути сюда встречали великого князя и сопровождали посадники и множество народа всякого звания.
У себя в Городище Иван Васильевич отслушал обедню у Благовещения и обедал потом в своих городищенских хоромах. Владыка Феофил прислал сюда к дворецкому и конюшенному великого князя слуг своих Никиту Саввина да Тимофея Лунина кормы давать для княжого двора. Князь же этим обижен был, и тех слуг не захотел, и корму принимать от них не велел. Узнав об этом, Феофил тотчас же довел до бояр великого князя, что кормы отдавать приказал он наместнику своему Юрию Репехову, а Никита Саввин и Тимофей Лунин будут только подручными ему…
Потом сам владыка в тот же день был у Ивана Васильевича и бил челом сложить гнев на милость и звал к себе великого князя хлеба-соли откушать, но Иван Васильевич его не пожаловал. С волнением и тревогой отъехал владыка Феофил, а к ночи собрал тайно у себя на думу великих бояр, посадников и тысяцких, старых и степенных. Собрались все заправилы Господы: Василий Ананьин, Федор Исаков, сын Марфы-посадницы, да Богдан Есипов, Иван Лощинский, Василий Максимов, Марфа Борецкая и другие богачи из великих бояр.
Все были мрачны, понимали грозящую им опасность.
— Неспроста он миром пришел, — первым заговорил степенный посадник Василий Ананьин, — ништо спроста он не деет. Чую, ограбит он всех нас. За земли наши боюсь ведь…
— Встречал яз великого князя на Волме, — вмешался Федор, — жаден он на дары-то. Злата, сребра и каменьев вельми хочет. Может, сим да почетом великим откупимся, сохранив свои вотчины…
— Боюсь, тщетно сие, — заметил владыка Феофил, — токмо мечтание. Получив много, захощет боле того. Огрешка наша великая в том, что после Шелони в докончании с Москвой верховный суд отдали князю московскому…
— Сего, отче святый, — возразил степенный тысяцкий Василий Масксимов, — не вернешь; близок локоть, да не укусишь. Одно оплечье у нас — король Казимир да Ахмат…
— Может, и братья великого князя, — заметила Марфа Борецкая, — он и у них вотчины грабит, кровных своих не щадит.
— Истинно сие, — сокрушенно подтвердил владыка Феофил, — сущий он волк ненасытный…
— А что, ежели, — взволнованно и тревожно оглядываясь, заговорил один из старых посадников, — что, ежели содеяти, как против отца его мыслили…
Все испуганно переглянулись, а владыка Феофил задрожал и замахал руками.
— Неподобно сие, — зашептал он свистящим голосом, — не можно сего было сотворити и с князем Васильем, а с Иваном Василичем и помыслити страшно. На сажень он сквозь землю все видит. Им все уж решено, и меры, о которых мы и не мыслим, им уж взяты! Чую аз, грешный, что безумны те, что захотят сие содеять, токмо сами погибнут и гибель Дома Святой Софии ускорят.
— Истинно, отче святый, рассудил ты, — проговорил твердо тысяцкий Василий Максимов, — силой против рожна не попрешь, токмо, как медведь, глубже рожон в брюхо собе всадишь.
— Что же и как нам деять, — послышалось со всех сторон, — как нам от Москвы спастись?