Иван III — государь всея Руси. Книги 4,5

— Добре, — заметил Иван Васильевич. — Казимиру путь из Литвы на Тверь перережешь и далее к Торжку пойдешь. Ну, а как с правой руки?

— С правой-то, государь-батюшка, — горячо продолжал Иван Иванович, — протяну свои отряды вдоль Шоши до устья ее, а там по Волге к устью Медведицы конную стражу расставлю, дабы с конной стражей до дяди Андрея вестовой гон нарядить, когда он Кашин обложит…

— А далее? — нетерпеливо перебил сына Иван Васильевич, угадывая план.

— Далее, заслонясь полками дяди Бориса и полками своей левой руки, погоню на Тверь!..

— Добре! — воскликнул Иван Васильевич. — Добре!

Государь встал из-за стола и, шагая вдоль покоя, продолжал:

— Вельми разумно замыслено. От Клина-то до Твери верст восемьдесят, и пока Михайла-то направо, да налево, али назад оглядываться будет, ты его в лоб бей, нечаянно на Тверь напади…

— Яз, государь-батюшка, — подхватил Иван Иванович, — обоз пушечный с конным полком на день ранее вышлю, дабы через сутки они под стены тверские пришли и к приходу всех сил, перед самым рассветом, по граду из пушек ударили…

Иван Васильевич поцеловал сына.

— Хитро сие! — воскликнул он. — А ведаешь ты, что новые-то наши медные пушки на полтора перестрела далее тверских ядра мечут?

— Ведаю, посему так и замыслил, дабы тверичи со стен пушкарей наших отогнать не могли, но сами урон несли бы и духом слабели…

— Ну, сынок, да благословит тя Господь. Через пять дней тайно выходи на Тверь, — молвил Иван Васильевич, — дабы никто о сем до срока сведать не смог. На рассвете токмо ко мне проститься заедешь. Вестовой гон наряди.

— Всяк день вестник будет, а ино два и три раза в день, яко с Угры тобе посылал, — свертывая бумаги, проговорил Иван Иванович.

Но, собираясь уходить, он опять подошел к столу, указал отцу на княжества можайское и верейское, расположенные рядом, и молвил:

— Вишь, как дружно рядком стоят у самых рубежей литовских?..

Иван Васильевич ничего не сказал на это сыну, но, благословив и поцеловав, тихо произнес:

— Ну, иди… Помогай тобе Бог…

* * *

Июня двадцать третьего, на Аграфену-купальницу, вещие старики и старухи впервые идут собирать коренья и травы целебные, а все москвичи начинают купаться в реках и озерах. В эту жаркую пору прибыл к государю Ивану Васильевичу первый вестник от сына.

Грамотка Ивана Ивановича была тайная, и привез ее сам Леваш-Некрасов Трофим Гаврилович. Подгадал он свое прибытие к раннему завтраку, когда государь особенно любит заниматься делами.

Иван Васильевич радостно встретил Леваша и в ответ на его приветствие сказал:

— Будь здрав и ты, Гаврилыч, садись за трапезу, а ежели сыт, то выпей вот фряжского, а мы посмотрим, что пишет нам молодой государь.

— За твое здоровье, государь, живи многие лета! — принимая кубок от дворецкого, воскликнул Леваш, но, выпив его, от трапезы отказался.

Сев на обычное место свое и расправив карту, Иван Васильевич молвил:

— Ну, Гаврилыч, давай грамоту.

Великий князь сам принял из рук вестника небольшой столбец, зашитый в кусок холста, с восковой печатью сына. Подрезав шов ножом, поданным дворецким, он не стал подпарывать его, а безо всякого усилия разорвал могучими руками крепкий грубый холст.

Нетерпеливо развертывая столбец, он быстро прочел про себя:

«Отец мой любимый и государь, да хранит тобя Бог на многие лета! Все, как тобе доводил, так и сделано. Яз в Клину. От дяди Андрея весть была — у Кашина, у стен он стоит. Дядя Борис — у Зубцова и Ржевы. Пушкари же еще за час до полуночи ушли. По расчету моему, ровно через сутки перед рассветом они у Твери будут. Мы их здесь и нагоним, ибо утре в обед яз выхожу со своими полками. О всем ином Трофим Гаврилыч на словах тобе скажет. Токмо молю тя, государь, вели частые заставы поставить от Вереи до рубежей литовских и до Москвы.

Руку твою, государь, целует сын твой».

Иван Васильевич вздохнул и тихо сказал:

— Подай-ка, Петр Василич, свечу мне зажженную, а ты, Гаврилыч, сказывай, как дела идут у нашего великого князя.

— Лучше и не надобно, государь! — воскликнул Трофим Гаврилыч. — Все у него, как у покойного князя Юрья Василича, — борзо и крепко! Князи Андрей Василич и Борис Василич ни в чем не перечат. Один — под Кашином, другой — под Зубцовом и Ржевой…

Дворецкий подал зажженную свечу и глиняное блюдце. Государь, смяв грамотку, зажег ее от свечи и положил на блюдце. Язычки бледного желтого пламени заметались над блюдечком и в один миг превратили бумагу в серый пепел.

— Ну, а как и что тверичи деют? — спросил Иван Васильевич, придавливая остывший пепел к дну блюдца.

— Токмо от войска бегут да ищут, где бы от нас схорониться им…

— А полки-то тверские где?

— Неведомо, государь. Не видали еще мы их. Воеводы-то наши бают, города-де в осаду садятся, а князь-то, верно, подмоги от короля Казимира ждет. Токмо великое безрядье по всей земле.

Иван Васильевич презрительно рассмеялся.

— Воевать-то — не на дуде играть, — резко проговорил он.

— Истинно так, — подхватил Леваш-Некрасов. — Бают, Ржева-то задаться за Москву хочет. Да и в других местах люди под твою руку хотят.