Оба эти посольства встречены были особо почетно. Им были посланы три встречи из бояр: у красного крыльца, в сенцах княжих хором и при входе в переднюю, где великий князь уже сидел на своем резном престоле, над которым висела икона в золотом окладе с драгоценными каменьями в венце, сверкавшими райками от трепещущего огонька лампады.
После обмена поклонами великий князь поднялся с престола и спросил папского легата через дьяка своего Курицына, который так передал по-итальянски его вопрос:
— Государь всея Руси и великий князь Иоанн велел спросить: как здоровье его святейшества папы?
— Благодарю ваше величество. По милости Божией, его святейшество папа здрав, — ответил Бонумбре через того же Курицына.
— Хорошо ли вы, ваше высокопреосвященство, и все, кто с вами, совершали путь по нашим владениям?
Легат снова благодарил великого князя и, обратясь к своей свите, велел представить великому князю папские грамоты. После просмотра грамот дьяком Курицыным и принятия их, Бонумбре преподнес великому князю огромное яйцо птицы страуса, дивно оправленное работой златокузнечной в виде прекрасного кубка. Верхушка у яйца была отпилена и тоже оправлена золотом в виде откидной крышки на кубок. Скорлупа яичная и в кубке и на крышке красиво просвечивала сквозь золотой узор, а внутри была выстлана сплошным тонким золотом.
Государю сей кубок весьма понравился.
— Ваше высокопреосвященство, — перевел его слова дьяк Курицын, — я изумлен тонкостью работы и восхищен красотой и легкостью этого замечательного кубка!
В ответ на это Бонумбре произнес от лица папы краткую речь, поздравив великого князя с законным браком и ловко вплетя в приветствие супругам пожелания объединения Москвы и Рима. Заканчивая свою речь, архиепископ высказался еще определеннее, намекнул насчет объединения римской и русской церквей и выразил желание побеседовать об этом с его высокопреосвященством владыкой Филиппом.
Во время этой речи великий князь незаметно переглядывался с Курицыным, и веселая усмешка на миг скользнула на его устах.
От лица великого князя опять отвечал Курицын.
— Государь, — говорил он, — попросит отца своего и богомольца митрополита, дабы он устроил собеседование о вере, как желает ваше высокопреосвященство. Пока же государь просит присесть здесь вот, на скамье против него, на почетном месте. Выступление Димитрия Раля, дяди Софьи, с поздравлениями от братьев ее Андрея и Мануила было скромное. Он поздравил великого князя от имени царевичей и преподнес на изящном серебряном блюде две золотые чарки.
Все это было скучновато и утомительно, и великий князь, пригласив послов к себе на обед, тотчас же отпустил их. Когда все вышли, Иван Васильевич весело рассмеялся и сказал:
— Чую, Федор Василич, будет сие прение о вере похоже на твое давнее прение о Володимире с теткой, когда яз в отроческих летах был…
— Это с молебнами святым и о козюльке домовому? — смеясь, спросил Курицын. — Помню, государь. Чуть не прокляли мы с теткой-то тогда друг друга, споря, какой же святой лучше для коров, для коней, овец и кур и который выгодней для хозяйства…
— Домовой-то оказался выгодней всех; спеки ему всего одну «козюльку» — на его потребу, а он весь год будет тобе скот и птицу стеречь…
— Так и ныне будет, государь, — заметил Курицын. — Попы-то упрямы, ни в чем не уступят друг другу. Им ведь дела нет никакого до пользы государства. Токмо за слова да суеверия цепляются… Может, латыняне-то умней будут. Сей часец, яз мыслю, папе выгодней всякой унии союз против турок…
— Верно! — воскликнул великий князь. — Ежели уж легатус о государственном разуме заговорил и ради сего крыж спрятал, то и преть с попами нашими в ущерб Рыму зря не станет.
— И яз так мыслю, государь, — согласился Федор Васильевич, — хитер легатус-то. Найдет он увертку. — Дабы волки были сыты и овцы целы, — весело молвил великий князь. — Сей же часец яз сам, яко волк, готов целого барана съесть. Идем к государыне-матушке. Она нас звала, у нее ныне семейная трапеза.
Беседа и прения о соединении русской и римской церквей вскоре состоялись у владыки Филиппа в подворье и окончились так, как предполагал великий князь, — ничем.
Папский легат весьма осторожно приступил к выполнению своей задачи. С первых же шагов он поставил дело так, что между обеими церквами будто бы нет никакой вражды, а, наоборот, Москву и Рим объединяет общая борьба с мусульманами за веру христианскую и за освобождение от турок Иерусалима и гроба Господня.