Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья)

— А они много еще пролубей на реке кругом рубят, а в их воду мутят жердями со дна и еще ботками ботают… Илейка тобе сказать хотел, да времени не улучил. Приходи завтра с Илейкой…

Иван нахмурил брови и молвил с печалью:

— Трудно мне, Данилушка, нету на то моей волюшки…

Глава 4. У Шемяки

Второй год уж сидит князь Димитрий Юрьевич на московском столе, а веры все меньше и меньше к Москве у него. Корит он себя за отпущенье Василия Васильевича — прогадал, поддался попам, а те и окрутили его.

Теперь же, когда Василий Васильевич из Вологды в Тверь пришел, замутилась Москва, снова за своего князя и бояре и посадские подымаются втайне.

Собираются полки в Литве, и татарские царевичи на помощь Василию идут.

Тяжко Шемяке — земля под ногами стала нетвердой, а поддержки нет ниоткуда. Княгиня же его, Софья Димитриевна, жившая у родителей своих в Заозерье, а потом в Галиче Мерьском, еще больше его тяготится шумной, озорной Москвой. Привыкла она к тишине и строгости севера, к суровым монастырям, к постам и молитвам. Тут же Софья Димитриевна тревожится беспрестанно и за сына Ивана трепещет. Пугает мужа виденьями разными, что и во сне у нее и наяву бывают.

Гневается и злобно насмехается Шемяка над княгиней, постылой ему, а тревога от ее слов еще больше томит. Чудится порой, что замахнулась на него какая-то злая рука и вот-вот ударит. Пьет оттого много князь Димитрий, льнет сильней к Акулинушке, но сына бережет не меньше матери, — думает сам на Москве укрепиться и сына потом укрепить.

Каждый день судит и рядит он с боярином ближним своим — Никитой Константиновичем Добрынским, да любимцем своим дьяком Федором Александровичем.

Как-то после заутрени не выдержал Шемяка.

— Москвичи-то, — сказал он, нахмурясь, — камень против меня за пазухой доржат. К Василию сызнова тянутся…

— Своих северян поболе сюды нагнать надобно, — посоветовал боярин, — да смелей все корни Васильевы рвать. Прополоть Москву-то…

— Что тут полоть-то, — раздражился Шемяка, — аль ты не видишь, Никита Костянтиныч, что от нас они сами, как блохи, прочь скачут!

Шемяка встал с лавки и заходил по горнице.

— Государь наш, не во гнев будь тобе сказано, — продолжал, помолчав, боярин Добрынский, — ино и другой помысел есть у меня. Отпусти ты княгиню свою в Галич, а Москву осади. Заставу верную оставь тут, а сам иди на Василья со всеми полками своими…

Шемяка остановился и пристально посмотрел на боярина, потом на Федора Александровича.

— Такие же и мои помыслы, — молвил дьяк, — пока не успели еще Василий-то с князем тверским полки все свои собрать, нужно тобе, государь, на Василья ударить. Новгородцев же на Тверь подвинуть надобно…

Послышался шум шагов у дверей. Шаги были четкие и громкие. Начальник стражи, что денно и нощно сторожит княжии хоромы, быстро вошел в горницу и поклонился Шемяке.

— Пошто, Семен Иваныч, пришел? — спросил Шемяка вошедшего.

— Пускать ли до тобя, государь, боярина тверского, Ивана Давыдыча? От князя Борис Лександрыча, баит, слово тобе есть.

— Проводи с почетом, — молвил, усмехнувшись, Шемяка и, обратясь к советникам своим, добавил: — Сей вот часец узнаем, о чем они тамо в Твери бога молят.

— Ведаем птицу по полету, а послов по повадкам, — заметил Никита Константинович. — Услышим, каким голосом он запоет.

— Может, Борис-то Лександрыч одумался, — сказал дьяк. — Может, вспомнил, что брату твоему Василью, хоть тайно, а помочь против Москвы давал…

Затопали в сенцах, — вошел в горницу боярин Иван Давыдович с двумя детьми боярскими, а за ними от стражи Шемякиной десять воинов под началом Семена Ивановича. Помолились на образа послы и поклонились низко Шемяке.

— Слово тобе, государь, Димитрий Юрьич, — начал сразу Иван Давыдович, — от государя и самодержавца нашего. Повествует тобе великий князь Борис, дабы добро ты содеял. Молит он тобя: отступи от великого княжения, отдай его великому князю Василью да и сыночку его Ивану. Великую же княгиню Софью Витовтовну вели выпустить и казну отдать.

Переменился в лице от гнева князь Димитрий Юрьевич, но, пересилив себя, сказал:

— Князь Василий мне крест целовал и грамоты проклятые дал, что старшим братом меня чтит, что от Москвы навек отрекается. Так, мыслю, и быть тому по божьей милости. Княгиню же великую Софью Витовтовну выпущу и казну отдам…

Не остались послы на трапезу, только меда крепкого, стоялого отпили и пошли к коням своим. Никита Константинович провожал гостей, но с красного крыльца во двор не сошел с ними.

Возвращаясь в трапезную князя великого, услышал он, как Шемяка гневно кричал:

— Тоже самодержец и царь тверской! Мыслит он, холоп яз ему! Слово тобе пересылать не буду, яз те сам слово скажу!

Увидев Никиту Константиновича, Димитрий Юрьевич приказал ему:

— Приготовь к завтраму поезд для княгини моей и сына! Отправь со стражей в Галич, да и воев пошли побольше, впереди же пусть дозорные скачут. Вели все, как приказано, да приходи-тко на трапезу…

Когда вышел Добрынский, князь Димитрий подошел к дьяку и, положив руку на плечо ему, тихо молвил: