Иван IV Грозный

В 1555 году Иван Васильевич вышел с войсками к Туле, навстречу воеводе боярину Ивану Васильевичу Шереметеву, столкнувшемуся с крымцами. Царя отговаривали от столь опасного шага, но он решился возглавить войско. Шереметев задержал хана, вступив с ним в сражение, отчаянно сопротивлялся, однако был разбит. Часть наших сил заняла укрепленную позицию и отбила яростные атаки татар, не позволив себя уничтожить. Измотанное вражеское войско не решилось вступать в бой с основными силами русских. В свою очередь, полки под водительством государя не стали преследовать отступающего неприятеля. Таким образом, Иван IV показал подданным: у него хватает мужества и воли выйти против самого опасного врага, иными словами, «за державу» он «стоятелен»… Вместе с тем всерьез рисковать удачным исходом противостояния царь не стал, отказавшись от преследования[55]. Это может показаться признаком нерешительности. Но на самом деле Иван Васильевич принял мудрое, взвешенное решение. Оторвавшись от коренных земель Руси, наше полевое соединение могло наткнуться на свежие отряды крымцев и подвергнуться уничтожению. Разгром московского войска в южных степях означал бы одно: столица осталась без защиты и без монарха. Как при Батые…

Есть вещи поважнее репутации.

Та же история повторилась через год. В мае 1556-го, узнав, что крымские татары готовят поход на Русь, Иван IV двинул полки к Серпухову. Готовность русских войск к отпору и моровое поветрие, поразившее Крым, предотвратили очередное нашествие. А Иван Васильевич вновь показал твердость.

С 1556 года в военной деятельности государя наступил долгий перерыв. Он решал стратегические проблемы, сидя в Москве, и не участвовал в походах на протяжении семи лет. И в кратком, но жестоком столкновении со шведами, и даже когда началась исключительно важная для царя и всей страны война в Ливонии (1558), Иван Васильевич доверял ведение боевых действий воеводам.

В середине 50-х годов решалось, какое направление военных усилий должно стать основным: Ливония или Крым. Царь должен был сделать стратегический выбор.

Казалось бы, тяжелое положение Крымского ханства (подданные хана страшно пострадали от массовой эпидемии) и ряд частных успехов русского оружия давали уникальную возможность одним мощным ударом ликвидировать угрозу набегов с юга. Речь шла ни много ни мало об уничтожении ханства. Это избавило бы русские земли от чудовищных потерь. В худшие годы татарский набег мог нанести стране урон в десятки тысяч угнанных[56]. Горели города, русские окраины теряли нажитое имущество, скот. Плодородная земля Дикого поля не осваивалась, между тем в центральных районах Московского государства ощущался настоящий земельный голод. Кроме того, с исчезновением южной угрозы военно-служилое сословие оказалось бы избавленным от тяжкой и опасной службы «на берегу» (как писали в документах того времени), т.е. на степных рубежах государства, по линии Оки. Там военное командование постоянно держало мощные гарнизоны, работала система оповещения об очередном набеге, русские войска должны были то и дело выходить на юг и становиться заслоном на пути захватчиков. Кровавая, изматывающая военная работа страшным грузом лежала на «служилых людях по отечеству». Дворянство несло значительные потери, в том числе и его аристократическая верхушка. Разгром Крымского ханства, казалось бы, столь близкий и столь желанный, устроил бы многих и был бы очень полезен стране. Наконец, многие аристократические семейства были кровно заинтересованы в южном направлении. Вот что пишет по этому поводу известный исследователь XVI столетия П.А. Садиков: «…княжье и боярство явно предпочитали… вести наступление на юг, в сторону Крыма, где на Диком поле открывались широкие перспективы к освоению больших черноземных участков и где у некоторых из них (кн. Мстиславского, боярина И.В. Шереметева) имелись уже целые “городки” с вооруженными отрядами и огромные вотчины; да и старинные, бывшие когда-то “удельными” владения массы княжат расположены были к югу от Москвы, в “заоцких” и “украинных” уездах, постоянно находившихся под угрозой набегов крымцев»^{40}. Целый регион России жил из года в год на краю беды. По нему проходила цивилизационная граница между крестом и полумесяцем. Передвижение ее «на полдень» происходило невероятно медленно, и каждый год мог принести резкое отступление сил креста «на полночь».