Иван IV Грозный: Царь-сирота

Ученый дьяк, в отрочестве повидавший картины «опричного театра», оставил рассуждение о царской затее, наполненное печалью и горечью: «От замысла, [исполненного] чрезмерной ярости на своих рабов, он (царь Иван IV. — Д. В.) сделался таким, что возненавидел все города земли своей и в гневе своем разделил единый народ на две половины, сделав как бы двоеверным, — одних приближая, а других отстраняя, оттолкнув их как чужих… всю землю своей державы он, как топором, рассек на две половины… А многих вельмож своего царства, расположенных к нему, перебил, а других изгнал от себя в страны иной веры и вместо них возлюбил приезжающих к нему из окрестных стран, осыпав их большими милостями; некоторых из них посвятил и в свои тайные мысли; другие полюбились ему знанием врачебного искусства и тем, что ложно обещали принести ему здоровье, используя свои знания, — а они, говоря правду, принесли душе его вред, а телу большее нездоровье, а вместе с этим внушили ему и ненависть к своим людям. Вот чему мы много дивимся: и людям со средним умом можно бы понять, что не следует вовеки доверять своим врагам, — а он, настолько мудрый, был побежден не чем иным, как только слабостью своей совести, так что своею волею вложил свою голову в уста аспида. Всем противным ему врагам, пришедшим из [других] стран, невозможно было бы и многими силами одолеть его, если бы он сам не отдал себя в их руки. Увы! Все его тайны были в руках варваров, и что они хотели, то с ним и творили; о большем не говорю — он сам себе был изменником. Этим он произвел в своей земле великий раскол, так что все в своих мыслях недоумевали о происходящем; думаю, что он и Бога самого Премилостивого ярость против себя разжег этим разделением… Как волков от овец, отделил он любезных ему от ненавидимых им, дав избранным воинам [опричникам] подобные тьме знаки: всех их он от головы до ног облек в черное одеяние и повелел каждому иметь у себя таких же, как и одежды, коней; всех своих воинов он во всем уподобил бесоподобным слугам. Куда они посылались с поручением произвести казнь, там они по виду казались темной ночью и неудержимо быстро носились, свирепствуя: одни не смели не исполнить воли повелителя, а другие работали своей охотой по своей жестокости, суетно обогащаясь, — одним видом они больше, чем страхом смерти, пугали людей».

Чем были годы массовых репрессий для самого царя? Видимо, апогеем его «актерства» в худшем значении этого слова. Он с упоением играл роль сурового, но справедливого правителя, осененного юродской, а значит, Божьей мудростью. Роль, им же самим придуманную. В обстоятельствах 60—70-х годов XVI столетия Россия очень нуждалась в расчетливом дельце на троне, человеке прагматичном до мозга костей и притом искренне и глубоко верующем. Стране требовалось выбраться из трудной ситуации, которую создавала война на несколько фронтов одновременно. А Церковь очень нуждалась в поддержке государя, поскольку должна была заняться христианизацией обширных пространств, замиренных не до конца. Что вместо этого получили Россия и Церковь от Ивана Васильевича? Трагифарс необдуманного реформаторства и кровавую кашу массовых репрессий.

Главный защитник православия принимается сдирать колокола со звонниц. Главный защитник страны грабит собственные города…

Что он сам, лично, получает от этого? Богатства, то есть дополнение к казне? Избавление от врагов очевидных и неявных? Ощущение восстановленной справедливости? Хорошо управляемую воинскую силу?

Может быть. Всего понемногу…

Но прежде всего то, чего был лишен с восьмилетнего возраста: чувство защищенности и всей полноты внимания со стороны окружающих. Сирота выстроил вокруг себя причудливое здание. В стенах его сироту берегли пуще глаза, в стенах его сироту слушали с неослабным напряжением сил. Из стен его голос сироты звучал на всю Европу, и его слушали, слышали! Даже если внимание, направленное к сироте, дышало злобой, досадой, болью, всё равно лучше так, чем никакого внимания.