Иван IV Грозный: Царь-сирота

Сколько копий сломано за 200 лет, со времен Николая Михайловича Карамзина, в спорах об опричнине и «грозе» царя Ивана Васильевича! И чем дальше, тем больше утверждается в российской публицистике, а за ней, к сожалению, и в академической науке скверная тенденция: выстраивать факты русской истории XVI столетия исходя из политических пристрастий людей Нового времени. Грубо говоря, само существование «большого террора» Ивана Грозного, истоки его и смысл трактуются с точки зрения устоявшихся стереотипов. Носитель подобного стереотипа чаще всего не пытается вникнуть в источники, самостоятельно проанализировать события, он просто приводит пример: вот, дескать, как ужасно (или как прекрасно), что Иван IV выкосил цвет (очистил страну от) лучших людей нации, гуманистов и демократов (подлых изменников, предателей и вероотступников). Такой способ мышления говорит об одном: человек намертво приковал себя к мировоззренческой баррикаде и уже не мыслит себя вне баррикадной борьбы. Да — нет, черное — белое, друзья — враги: никаких полутонов, никакой глубины, никакой сложности! Порой создается впечатление, что истина не нужна ни одной из борющихся сторон.

Но стоит всё же разобраться с этой болезненной и страшной темой, стоит докопаться до того, происходили при Иване IV массовые репрессии или нет. А если происходили, то насколько они оправданны и почему их сочли приемлемым способом решать политические проблемы. Особенно важно последнее: отчего этот инструмент мог оказаться востребованным в практике государственного строительства?

Прежде всего, ответ на первый вопрос, к сожалению, — положительный. Да, масштабный правительственный террор при Иване IV был, и пик его приходится на годы опричнины. Казнили и до того, и после, но столь значительной вспышки казней на всем пространстве длительного правления Ивана Васильевича не отыскать.

Чаще всего, говоря об этой череде казней, приводят данные иностранных источников: посланий и записок немцев Таубе и Крузе, Шлихтинга, Штадена, Гваньини, Стрыйковского, Одерборна и так далее. Источники эти очень отличаются друг от друга и по уровню достоверности, и по уровню информационной ценности. Те же Таубе и Крузе неоднократно были пойманы на лжи и просто слабой информированности, это источник до крайности ненадежный. А вот редкий мерзавец, насильник, грабитель и выдающийся корыстолюбец Генрих Штаден довольно точен в своем изложении. Стыда не имея, он со всей откровенностью повествует о своих и чужих мерзостях.

Нельзя огульно объявить: все иностранцы врут о России! Иностранцы XVI века отзываются о нашей стране и нашем народе очень по-разному. Англичанин Ричард Ченслор, например, говорит о Московском государстве немало лестных слов, а те же поляки, главный наш враг среди европейских народов, порою сквозь зубы цедят: крепко дрался московит… Да и среди немцев есть авторы, писавшие непредвзято.

Но, допустим, если бы сведения современного историка о массовых репрессиях грозненского времени извлекались исключительно из высказываний иностранцев, он мог бы усомниться: отчего же русские источники молчат?

А русские документы отнюдь не молчат.

Во-первых, в начале 1580-х появились обширные синодики, рассылавшиеся в монастыри для поминовения тех, кто подвергся казни или просто бессудной расправе по воле государя[70]. Именно они составляют наиболее серьезную документальную основу, по которой можно судить о размахе государственного террора. Они не полны, и по другим источникам — летописным, документальным, иным — исследователи нередко обнаруживали погибших, чьи имена не зафиксированы в синодиках. И тут нет никакого умысла к «фальсификации»: кого-то туда не внесли, поскольку его гибель не была следствием царского приказа, а кого-то позабыли за давностью лет — от казни до составления синодика могло пройти более полутора десятилетий, где тут упомнить каждого! Многие документы, связанные с карательной деятельностью, могли быть просто утеряны или пострадать от большого московского пожара 1571 года.

Во-вторых, большое количество жертв подтверждается и летописными памятниками: Пискаревским летописцем, некоторыми новгородскими и псковскими летописями. Официальная царская летопись никаких сведений не сообщает, поскольку она обрывается на 1567 годе. За предыдущий период она не скрывает казней, но их относительно немного, и от эпических масштабов более позднего террора они бесконечно далеки.

Массовый террор начался зимой 1567/68 года, не ранее. В синодиках собраны сведения о 369 жертвах террора за его начальный период — с зимних месяцев по лето 1568 года.

Иностранные источники эти данные подтверждают. «Послание» И. Таубе и Э. Крузе, записки А. Шлихтинга и Г. Штадена текстуально не зависят друг от друга, но одни и те же факты повторяются в них, полностью соответствуя сведениям русских источников. Поэтому нет никаких оснований отрицать массовые опричные репрессии 1568 года.