Иван Иванович Пущин

Здесь он принял, между прочим, участие в том совещании заговорщиков 13 декабря, на котором Рылеев предлагал Каховскому убить императора Николая, и это обстоятельство, несмотря на то, что о нем Пущин в действительности ровно ничего не знал, было поставлено ему судом в особо тяжкую вину. Не будучи военным, Пущин не мог быть, конечно, и особенно полезным непосредственно в деле возмущения войск против Николая, но он старался принести maximum пользы тому же делу и проявил в этом кипучую энергию. Так, того же 13 декабря, не взирая на множество других дел и хлопот, он нашел время написать в Москву члену Тайного Общества Семенову письмо, из которого «Донесение следственной коммиссии» приводит такие строки:

«Нас, по справедливости, назвали бы подлецами, если бы мы пропустили нынешний единственный случай. Когда ты получишь это письмо, все уже будет кончено. Нас здесь 60 членов. Мы можем надеяться на 1500 рядовых, которых уверят, что Цесаревич не отказывался от престола. Прощай, вздохни о нас, если и проч.». «В заключение, – продолжает «Донесение», – он (Пущин) поручает Семенову показать его письмо генерал-маиорам Фон-Визину и Михаилу Орлову, коих, по старым связям и образу мыслей, вероятно, внутренно считал благоприятствующими видам Тайного Общества».

Конечно, можно иметь многое против фразы о 1500 рядовых, «которых уверят, что Цесаревич не отказывался от престола», но это уже вопрос об оценке революционной тактики всех петербургских декабристов, а не лично Пущина. Так сложились обстоятельства, так решило Общество, а не он, и Пущин стремительно бросился вперед, к заветной цели, к свободе родины, к той «заре пленительного счастья», ради восшествия которой соль земли русской готова была на какие угодно жертвы.

И когда, вместо невзошедшей над Россией «зари пленительного счастья», взошел незабвенный Николай, она, – эта соль земли русской, – мученической смертью на эшафоте одних из своих членов и тридцатилетним пребыванием в угрюмо-холодной Сибири других, сумела заставить замолкнуть всякое злословие…

Данными следствия установлено, что заговорщики хотели принудить сенат опубликовать особый манифест о созыве депутатов для выработки конституции Российского Государства. Составить такой манифест было поручено Батенкову, а доставить его в сенат должны были тот же Батенков, Рылеев и Пущин.

В день 14 декабря Пущин принял прямое участие к событиях на сенатской площади и выдержал на себе в числе других убийственное действие картечи. «На другой день его сестра зашивала шубу, пробитую во многих местах картечью». Так рассказывает сам Пущин, говоря о себе в третьем лице.

Преданный Верховному Уголовному Суду, Пущин был признан виновным в следующих преступлениях:

«Участвовал в умысле на цареубийство одобрением выбора лица, к тому предназначенного, участвовал в управлении Общества, принимал членов и давал поручения, лично действовал в мятеже и возбуждал нижних чинов».

За эти деяния Пущин был приговорен судом к смертной казни через отсечение головы. По конфирмации смертная казнь была заменена ему бессрочными каторжными работами, но, прежде чем отправить его в Сибирь, он был заключен в Шлиссельбургскую крепость, где и пробыл до конца 1827 г. После этого его отправили в Читинский острог.

Дальнейшая жизнь Пущина уже мало отличается от жизни всех других его соучастников. Он пробыл в каторге до 1839 года, а затем был водворен на поселение в города Тобольской губернии, сначала Туринск, а потом Ялуторовск.

В своей книге «Декабристы в Западной Сибири» Дмитриев-Мамонов пишет о поселенческой жизни Пущина, на основании находившихся в Тобольске оффициальных об этом сведений, такие строки:

«Во время четырнадцати-месячного пребывания в Туринске, как доносил туринский городничий и как показывали тобольские губернаторы в ведомостях о лицах, состоящих под надзором полиции, Пущин, «кроме чтения книг, ничем не занимался». По переводе же в Ялуторовск, по донесениям местной администрации, он, кроме чтения книг, занимался хозяйством.

Первые годы пребывания в Ялуторовске Иван Иванович жил вместе с Е. П. Оболенским, занимая просторный дом купца Бронникова, но когда Евгений Петрович женился, то Иван Иванович поселился один на квартире. Климатические условия Сибири вредно действовали на его здоровье», почему он ходатайствовал о переводе его из Туринска в Ялуторовск, в город с лучшими климатическими условиями, что и было ему разрешено. «Во время шестнадцатилетлетнего пребывания в Сибири, – продолжает Дмитриев-Мамонов, – Иван Иванович аттестовался, как полициею, так и тобольскими губернаторами, лицом, отличающимся «хорошим поведением». По воспоследовании всемилостивейшего манифеста 26 августа 1856 года Иван Пущин выбыл из Сибири в Россию».

Жизнь в России ознаменовалась для Пущина, между прочим, его женитьбой на вдове его умершего товарища и соузника Фон-Визина Н. Д. Фон-Визиной. По свидетельству кн. М. Н. Волконской, Фон-Внянна вышла замуж за Пущина, когда ей было уже 53 года от роду.