Иван Калита

Вскоре воздух Кафы огласился женскими воплями, а на стене вспыхнула багатица — сигнал ладьям подходить ближе к берегу. Женщин разбили на две группы и, вытянув их в длину, раскрыли ворота. Казаки шли между женщин, готовые немедленно принять бой.

Татар это не остановило, и они уже готовы были ринуться в бой. Но кафские владыки, увидев в этих рядах матерей, жён и детей, встали на их пути. Между ними чуть не вспыхнуло сражение. Тысяцкий татарин, понимая, что сила на стороне горожан, увёл своих людей.

Казаки спокойно достигли чаек. Но стоило последнему казаку прыгнуть в ладью, как на них обрушились тучи стрел. И только умелая работа гребцов спасла многих казаков от смерти. Но, как понимали все, молитва дошла до Пресвятой Богородицы. Она простёрла над ними свою длань спасения.

И опять взгляд казачества на Андрея сменился. То они готовы были его судить, то чуть ли не молились на своего спасителя. Такова казацкая жизнь: то ты атаман, а то могут потянуть тебя на круг, и никто не гарантирует, что ты вернёшься с него живым.

ГЛАВА 32

В убогой келье сидели чернец Ананий и великий князь Иван Данилович. Между ними вёлся неторопливый разговор. Скорее, это была исповедь князя. На небольшом почерневшем столе лежали листы рукописи. Это Сийское Евангелие, которое писал чернец по просьбе князя. Листы отложены в сторону.

— Не знаю, может, я заблуждаюсь или возомнил о себе, да простит меня Господь, — князь перекрестился, — но меня не покидает ощущение, что господь избрал меня на этот трудный путь. Ты сам подумай, брат Ананий, Господь прибрал моих братьев: Юрия, Александра, Бориса, Царствие им Небесное. А мне отец говорил, что он очень хочет, чтобы я остался на княжении. Не ведаю, может, для него это был грех. Но я думаю, что все его помыслы были о земле русской. Когда-то митрополит всея Руси Пётр сказал, что видит во мне продолжателя великого римского императора Константина. Это он дал жизнь великой христианской вере. Чувствую, что митрополит не ошибся, ибо я укрепляю нашу веру всеми силами. Ты видишь, дорогой брат, что Московия стала третьим и, думаю, последним престолом Богородицы в Русской земле.

— Да, Великий князь, — заговорил чернец, — Успенский собор, который недавно освятил митрополит всея Руси Феогност, даёт вам право говорить это. Я считаю, что вы свято блюдёте библейскую традицию: милосердие. Это одна из главных добродетелей правителя. К тому же вы благочестивы.

Чернец замолчал. Его аскетическое лицо, которое, казалось, не умело улыбаться, изменилось. Оказывается, он умеет лукаво смотреть и произносить далеко не святые речи:

— К тому же вы обладаете даром деловой хватки. Не боитесь порой содрать и три шкуры.

Князь засмеялся.

— Ответь мне, брат, может ли человек питаться одним святым духом?

Чернец улыбнулся. Князь понял его ответ и продолжил:

— Вот мы построили Успенский собор, сейчас заложили церковь Иоанна Лествичника. А разве не просится на перестройку Спасский монастырь, а с ним и строительство Спасского собора? В мыслях у меня и перестройка Архангельского собора.

Чернец внимательно слушал князя. На его просветлевшем лице — нескрываемое удовлетворение. А князь пояснил:

— А княжество должно за это платить. А люди хотят есть, одеться, построить жильё... — князь замолчал, он больше не хотел говорить простые житейские истины.

Да и по выражению лица чернеца ему было ясно, что он всё это понимает. Поэтому чернец решил перевести разговор в другую плоскость, воспользоваться тем, что князь настроен на беседу.

— Скажите, Великий князь, а вам... приходилось кого-нибудь лишать жизни? Я не имею в виду сражения.

Лицо князя не изменилось. Он ответил просто:

— Приходилось.

И пояснил:

— Ивана Ярославича, рязанского князя. Он добивался в Орде части Московской земли. По сути, захват Московии. Хан мне рассказал. Он почему-то не доверял ему и, дав мне войско, понудил к этому. Но я не каюсь, — поспешил он добавить, — такие переделы ведут только к войнам, ненужной гибели людей. Да видит бог, я это сделал во имя людей.

Иван Данилович вдруг ясно вспомнил, как это было. Помимо всего, Иван Ярославич с войском решил встретить посланцев хана на своей границе. Если бы по Руси пошёл слух, что против татар поднялся один рязанский князь, а его могли подхватить и другие, что бы было? Да разорили бы татары Русь окончательно. Пришлось послать Савёла.

Глухая ночь, спит рязанское войско в страшном ожидании предстоящего боя. Дремлет и княжеская стража. Никто не заметил, как подошёл человек в чёрном. В его руках блеснул нож. Тихо, навечно заснул один стражник, затем другой. Спит князь крепко. Не почувствовал, как из-под головы вытащили подушку. Забился было, да поздно. И силёнок не хватило. Силён был тот, кто насел на него сверху. Утром, когда прознали, содрогнулись. Его сын, тоже Иван, очень напугался и увёл войско. Дорога была открыта. Этот грех, если это грех, Иван Данилович брал на свою душу.

Князь не выдержал и зевнул, пожаловавшись чернецу:

— Устал я, брат Ананий. Пойду к себе.