Читаем Иван Калита полностью

То, что высокопарно именовалось куренью или избой, было обыкновенной землянкой. Стены из ивняка плетёные, обмазанные глиной. Крыша покрывалась конскими шкурами. У входа — плетёная и обмазанная глиной печь. Напротив — посудный поставец. Далее, справа и слева, помосты для спанья на несколько десятков человек. Лежанки были застланы шкурами. Ими же и укрывались. Если строения захватывали татары, казаки говорили, что не жалко, брать там нечего, а новое построить недолго. Всё у них было общее. Никто ничего друг от друга не прятал.

Отца он застал ещё спящим. Рядом с ним сидел пожилой казак и чинил сапог. Когда Митяй хотел разбудить отца, казак встал и загородил собой спящего:

— Не буди! Он всю ночь колобашки пек, — сказал он.

— Так это мой батяня. Мы с ним давно не виделись.

— Сын? — спросил казак и вопросительно посмотрел на Андрея. — Другое дело! Я щас ещё светец зажгу!

Митяй долго тряс отца. Когда, наконец, добудился, тот сел и стал протирать глаза. Чувствовалось, что сон его не покинул, и он мог вновь свалиться на лежак.

— Батяня, — Митяй вновь затряс его за плечи, — это я, Митяй.

— Митяня? — Отец перестал тереть глаза, уставился на сына. И вдруг вскочил и крепко прижал его к груди. — Митяняй, родной мой, — лепетал он.

Когда прошёл первый порыв радости, он посмотрел на Андрея, причём снизу вверх.

— А это кто? — спросил он и посмотрел на сына.

— Да это ж Андрюха. — Видя, что отец не очень понимает пояснил: — ты его нашёл. Помнишь, у той землянки?

— Андрюха! — отец подскочил к нему и тоже обнял.

Такое чувство чужого человека расстрогало Андрея.

— Не узнал, не узнал, — Отец вновь окинул его взглядом снизу вверх. — Ну, садитесь да разбайся, сынок, как живал.

Андрей всё рассказал. Когда поведал о пленении, батяня вскочил:

— Пошли к атаману!

Еремей встретил батяню хмуро. Хотя казак и был вольной птицей, но атаман любил, кто жизнь отдавал казачеству. А тех, кто скакал, как кузнечик, в душе он если и не презирал, то не уважал. А батяня бегал с Хистом.

— Сидай, — вместо приветствия сказал атаман, кивая на сиделец. Батяня сел, но такая суровая встреча как-то сбила его с толку.

— Да я... пущай Митяй...

— Пущай, — коротко бросил Еремей.

В это время в землянку набивались казаки. По привычке на новичка кидали недоверчивые взгляды и присаживались где могли. Митяй, порой сбиваясь, стал рассказывать об их похождениях. Когда он дошёл до рассказа о том, как Андрей устроил побег от татар, атаман поднял руку и сказал Митяю:

— Обожди. Иди-ка сюда, — и пальцем поманил Андрея.

Парень подошёл.

— Так было? — зачем-то спросил у него Еремей.

Тот кивнул.

— Ну-ка! — атаман посмотрел на батяню.

И он понял, что ему надо освободить сиделец. Батяня поднялся и смешался с толпой казаков.

— Сидай! — пригласил он Андрея.

Парень сел.

— Кто ты будешь? — глядя на него в упор, спросил атаман.

— Я? — смешался парень. — Да я... холоп, — пробормотал он, опуская голову, — князя... Стародубского.

— Василия?

Этот вопрос очень удивил Андрея: «Ты смотри, знает. Как же быть?» Но атаман, не спуская глаз, ждал ответа.

— Нет, Фёдора.

— Что сталось?

— Да... князь Фёдор уехал в монастырь на лечение, а князь-то Василий вместе с княжичем Дмитрием убили бр... княжича Ивана. Да подожгли хоромы. Ну, а на меня всё свалили. Мол, я это сделал. Мстил, мол, княжичу. Ну, я... и убёг.

— Сюда?

— Да не. На Хиста набрёл.

Атаман ухмыльнулся.

— А прорыв татар сам придумал или знал?

Андрей даже выпрямился:

— Сам, — обиженным голосом ответил он.

— Молодец! — И атаман потрепал его по голове. — Ну что дальше было-то?

Андрей рассказал, как их повязали сонных.

— Эх вы! — Атаман с укоризной посмотрел на Андрея, потом на Митяя.

Неожиданно Митяй заявил:

— Атаман, в том моя вина. Я... заснул. Андрей не виноват.

— Эх ты! А знаешь, что у нас, у казаков, за это полагается?

— Знаю, — опустив голову, ответил Митяй, — в мешок и в реку.

— Правильно. Учти и ты, — он посмотрел на Андрея, — а как выбрались?

Андрею пришлось рассказать и это.

— Удалец ты!

— Да он и татарина повязал, мы его сода привезли, — сказал Митяй.

Землянка оживилась.

— Где он? Где он? — голоса заполнили землянку.

— Да там, — Митяй махнул рукой в сторону двери и пояснил, — на коне.

Несколько человек ринулись наружу. Вскоре казаки внесли не очень лёгкую ношу. Когда распутали, открыли, действительно оказался татарин. Курень весело зашумел. Пленный жалко улыбался: не то был рад освобождению, не то удивлён, видя вокруг своих врагов. Еремей хорошо знал татарский и спросил:

— Кто ты будешь?

Татарин вдруг встал в гордую позу и ответил:

— Я... Чанибек.

Казаки хорошо знали сыновей хана Узбека. Чанибек был младшим, а Инсанбек старшим. Когда они услышали это имя, курень наполнился криками удивлённой радости. Громко крича, казаки, толкая друг друга, полезли к Андрею. Многие целовали его, называли казаком. И было за что: надо же! Захватить царевича! Невиданное дело. Скажи кому, не поверят.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее