- Вкупе и согласно! - живо отозвался Калика. - Пото и просим о мире, и бор даём, и уряженное по прежним грамотам, како от нас великому князю надлежит! Соучастны есьмы в судьбе нашей, и в любви взаимной надлежит быти нам, не утесняя ничим же друг друга! Молим, княже, отложи гнев и сниди в любовь!
Да, они стояли на своём, давая Ивану после стольких долгих месяцев размирья и которы ратной ровно половину того, что хотел и мнил он получить. Да ещё, сверх того, учили, как надлежит ему мыслить о власти княжеской!
Связь соучастия, яко у равных государей, - вот что предлагал ему Новгород Великий. Он же понимал, что неможно, нельзя позволить того, что власть должна быть связью подчинения единому главе, единой силе, иначе всё вновь и опять пойдёт вразброд, как это уже не раз приключалось на Руси! Но у них была своя правда, и своя вера, и были силы, дабы веру свою защитить. И Иван ничего не мог совершить противу, ни сказать, ни содеять. Новгород не Ростов, не Дмитров! И надо, надо, надо заключать мир!
Вечером к нему в изложню пришёл Симеон:
- Не спишь, батюшка?
- Заходи, сынок! - дозволил Иван и позвал, помедлив: - Садись сюда, на постелю!
От целодневной при с новогородцами раскалывалась голова. Может, сын отвлечёт чем? Порадует ли, опечалит? Но Симеон, присев на ложе, новый какой-то, суровый, помедлил, вздохнул и высказал, как твёрдо решённое:
- Батюшка! Достоит тебе заключити мир!
(«И ты тоже!») Иван вдруг почуял нежданные слёзы в глазах. В покое было темно, скудный свет в отодвинутые ради ночной прохлады оконца уже померк, уже побледнело алое на вечерней заре небо, и ярче стал невидный совсем по дневной поре лампадный огонёк… Сына не прогонишь капризно, ему, Симеону, наследнику, надлежит объяснить все.
- Завтра подпишу, сын! Не хотел, а… передолю, заставлю себя… Надобен мир. Княжич Фёдор в Орде!
- Сын Александра Михалыча?
Иван кивнул. Привстав, поправил взголовье. Симеон, молча угадывая желанья отца, подал свёрнутый овчинный ордынский тулуп. Иван, устроив ложе, чтобы мочно было полусидеть, откинулся, поёрзал затылком, уминая курчавый мех.
Сумерки сгущались. Лицо Симеона смутно белело в темноте.
- Батя! А почто нам так надобен Новгород? Не то я молвил! - тотчас поправился Симеон. - Почто надобно всех, несхожих друг с другом, как тверичи или новогородцы, склонять под едину власть? Нет ли в этом гордыни? Быть может, прав архипастырь Василий? Не нарушаем мы сим главную заповедь Христову: «Возлюби ближнего своего…»?
Если Иван ещё видел сына, то Симеон в тени от высокой спинки княжеского ложа и вовсе не видел отца. Голос Ивана, чуть хриплый, усталый, доносился из темноты и словно бы жил сам по себе.
- «…яко же самого себя!» - строго досказал этот голос и, помедлив, присовокупил: - Себя не токмо любишь, но и неволишь, и жестоко неволишь порой! К труду, к деянию. Из тоя же любви! Зри в чёрных людях: сын спит, а отец уже на ногах, ладит упряжь, лапоть ли починяет, какой обор оторвался тамо, али расплелось непутём… А хозяйка в дому? Ещё и свету нет, а уже топит печь, кормит и доит скотину… Дак что ж ты сам себя, возлюбя, мнишь содержать в трудах и в законе, а ближнего своего - в неге, да в холе, да в беспутстве всяком? «Яко же самого себя», сказано у Христа!
- Это я знаю, отец, о том не раз баяли, а только…
- Власть надобна, дабы съединить, совокупить воедино всю землю русскую! Митрополит знаменуется «Всея Руси», и князь должен быть такожде «Всея Руси»! - возвысил голос Иван, перебивая сына. - Зри! Возмог ли Михайло добром да советом достичь того? И сам сильно деял по нужде! И у него в подручниках ходили князья! А токмо пришёл час - и сколь жалобщиков набежало губить Михайлу?
- Мы же, отец…
- Да, мы! И прочие все такожде! И Новгород! И суздальский князь! И Ростов! Много я натворил, сын, такого, о чём лучше не сказывать… И ныне творю. С Ярославлем вот. Посылывал даже и к купцам ярославским, и бояр подкупал зятевых… А токмо - надобно сие! Для всей Руси Великой! Для смердов! Бояр! Гостей! Для всех, для всего люда русского!
Иван умолк, чуял, что всё чело в испарине, - не нать было кричать так! Симеон выслушал, не перебивая, и только медленно покачал головой.
- Скажи, батя, а где, в чём залог нашей с тобою правды? Ведь такожде и всякий-любой речет: «Творю зло для добра!». «Горек корень болезни лечит» и всякая подобная.