Иван Кондарев

— Вот до чего дожили! Братец командует, как генерал, а я стал батраком в этом доме! Нет, так дело дальше не пойдет. Я говорю — не пойдет!

Старуха вздохнула. Увидев, что Манол углубился в газету, она спустилась по лестнице. Костадин порывался еще многое сказать, но сдержался и пошел следом за матерью.

— Ступай наверх, сейчас принесут кофе, — сказала она.

— Не нужно мне кофе! Глядеть не могу на Манола — рассоримся!

— Тогда ступай ложись. Ничего с тобой не станется, если малость обождешь. Он чего-то задумал — сам знаешь, каков он.

— Знаю хорошо его. Он и тебя за нос водит. Вы оба стакнулись против меня.

— Ступай ложись. Если хочешь знать, я согласна с тобой. И что ему далась эта чертова мельница? Он и мне не говорит, что задумал. Вот видишь, даже о кадке ничего не сказал.

Костадин остановился на пороге кухни. Служанка вытирала хлебом донышко кастрюли, невестка варила кофе. Еле сдерживая гнев, он бесцельно зашагал по двору.

«Тешь больного, пока душа в теле. Такой у матери подход ко мне. Заговаривает мне зубы, чтоб Манолу волю дать».

Кто-то спускался по лестнице. Рай на в новом пальто, в котором она выглядела более высокой, быстро прошла по двору и захлопнула за собой калитку. У Костадина при мысли о том, что еще сегодня он поговорит с ней начистоту, сердце сжалось в тревожной надежде. «Поскорее жениться, отделиться, и пусть себе Манол делает. что хочет», — снова подумал он, остановившись у окошка комнатки работника, и заглянул внутрь. Янаки, закрыв локтем глаза от тусклого света фонаря, лежал на топчане и что-то напевал. Виднелись его большие ступни с потрескавшимися пятками. Под полкой, на трехногой табуретке, стояла пустая миска с деревянной ложкой.

Костадин открыл дверь. Янаки привстал и отер губы рукой. Бельмо на правом глазу сверкнуло перламутровым блеском.

— С чего это ты распелся? — с притворной строгостью спросил Костадин.

— Решил и я, бай Коста, пофантазировать немножко. — Янаки улыбнулся доброй, покорной улыбкой.

— Вот как, значит, и ты можешь фантазировать?

— Отчего бы и нет, бай Коста. Чем же еще заниматься, лежа на спине?

— Я тоже фантазирую вроде тебя. Вставай, присмотри за конем. Засыпал ему?

— Засыпал и напоил, даже свежей подстилки положил на случай.

— Сходи еще раз: посмотри перед сном. Завтра поедем косить люцерну, вот и попасутся лошади.

— Понятно, — весело ответил Янаки и направился к конюшне.

Костадин, увидев, что вход в казино освещен, решил подождать сестру за одним из столиков, вынесенных на тротуар.

6

Ацетиленовый фонарь ярко освещал фасад читалища с карнизами над окнами. Многие фонари не горели, и луна помогала скудному городскому освещению, заливая тусклым светом безлюдные тротуары и пузатые кусты белых акаций. За одним из столиков возле входа в казино, у лампы, вокруг которой кружился рой ночных бабочек, потягивал вермут сегодняшний пассажир почтовой кареты. Там же сидели двое чиновников и незнакомый господин в черном костюме, который, оживленно жестикулируя, что-то рассказывал, поминутно вытягивая белые манжеты из рукавов пиджака. Костадин не раз видел его в городе. Незнакомец был одет очень элегантно: сшитый по последней моде костюм привлекал внимание узкими с отворотами брюками, каких еще никто не носил в К., и непомерно широкими подложенными плечами пиджака.

— Хасковская банда уже обчистила более трехсот человек, но были случаи и курьезнее. Например, какой-то бандит, убив своего товарища, сунул его голову в конскую торбу и притащил околийскому начальнику, — говорил он.

— Нам черт кажется страшнее, чем он есть. Когда солдат расстреливали из пулеметов[9] за то, что они потребовали от правителей отчета, вся пресса писала, что так и должно быть. А теперь, как только обчистят какого-нибудь живоглота, вы поднимаете шум до небес, — сказал один из чиновников.

— Кто поднимает шум, любезный? Режим сам себя скомпрометировал, а бандиты лишь льют воду на мельницу оппозиции, — возразил господин с самодовольным смехом и тоном знатока законов добавил:- Весь вопрос в том, можем мы считать себя конституционным государством или нет.

— Конституционным государством? А как же тогда быть с дамскими комитетами, которые подносят знамена офицерам запаса? А врангелевцы,[10] а македонские националисты,[11] а лига[12][13] — разве это не темные силы? О каком конституционном государстве вы толкуете?

— В эти дела лучше не суйтесь — обожжетесь! — ответил господин.

Второй чиновник прокашлялся, выражая нечто среднее между недоумением и неодобрением, стукнул тростью по плите тротуара и глянул вверх по улице. В корчме заиграла шарманка.

— Еще посмотрим, кто обожжется. Эти попрошайки, которые расползлись по провинции, пусть лучше чистят ботинки в Софии. Я таких профессоров, как этот, что болтает там… — злобно процедил первый, но цоканье подков проезжающей мимо пролетки заглушило его слова.

Над притихшим городом чернильно синело лунное небо. На противоположном холме, где густо белели теснящиеся друг к другу домики квартала Кале, лаяли собаки, женский голос пел что-то монотонное и унылое.