Янакиев выбежал во двор и кинулся к воротам. Рванул засов. Красный свет ударил его по глазам, что-то обожгло низ живота. Грохот выстрела прокатился по улице, потом раздался второй, и новая пронизывающая боль в животе заставила его покачнуться. Без единого звука Янакиев свалился на порог. Оборванцы, перескочив через него, кинулись бежать вверх по улице. В доме продолжала неистово кричать служанка.
Янакиев попытался подняться, но не смог преодолеть боль. Ему удалось только повернуться на спину и подложить под голову руки. Взгляд его встретил черную крышу дома и высокое темное небо. В доме напротив проснулись соседи, чей-то знакомый голос настойчиво спрашивал:
— Ну куда ты дела спички, спички?
Янакиев начал расстегивать брюки. Рука его с лихорадочной поспешностью отдернула рубашку и нащупала внизу живота небольшую ранку. «Ах, плохо, плохо», — пробормотал он и опустил руку ниже, где было мокро. Там, в основании бедра, Янакиев обнаружил вторую рану, но она беспокоила его гораздо меньше.
В соседних домах открывались окна, хлопали двери; залаяли собаки. Служанка все еще кричала. В окне напротив вспыхнула полоска света. Послышались чьи-то шаги, и Янакиев увидел над собой испуганное лицо в помятой и съехавшей набок гимназической фуражке. Под мышкой у юноши был какой-то предмет. Потом вдруг юношу окружили люди, и крик служанки раздался над самым его ухом.
— Он жив, жив! — восклицал женский голос.
Кто-то схватил Янакиева под мышки, попытался поднять.
— Держи его за ноги! Под колени, под колени возьми, — сказал державший, и Янакиев по голосу узнал своего соседа, бедняка, продававшего на базаре жареные пышки.
— Держу, держу, поднимай, — ответил другой голос, и четверо мужчин понесли раненого в дом, пригибаясь и покачиваясь под тяжестью рослого человека.
Янакиев застонал и закрыл глаза.
— Пошлите за доктором! — настаивал женский голос.
— Я, когда услышал выстрелы…
— Полицию! Полицию! — в ужасе кричал кто-то, и целая толпа полуодетых мужчин и женщин хлынула во двор. Слышались советы, распоряжения, кто-то вспомнил, что у врача есть телефон, и кинулся звонить в полицию…
Раненого положили в кабинете на кушетку. Янакиев попросил, чтобы ему под голову добавили подушек, и, полуоткинувшись, стал считать пульс на левой руке, наблюдая, как сосед стаскивает с него мокрые от крови брюки. Обе раны были опасны. Та, что в бедре, сильно кровоточила, но не она, а маленькая дырочка в животе больше всего беспокоила Янакиева. Пошевелив ногами, он убедился, что позвоночник не задет. Это немного утешило доктора, но он тут же понял, что пища из переполненного во время обильного ужина желудка и кишечника свободно попадает в брюшную полость и что через пять — шесть часов перитонит неизбежен.
— Укройте меня и подстелите клеенку, — сказал он человеку, с ужасом глядевшему на его раны.
Служанка принесла одеяло. Не переставая рыдать, она смотрела на хозяина, ожидая новых приказаний, и Янакиев прочел в ее взгляде любовь и надежду.
— Принеси поскорее клеенку и зажги все лампы, — произнес он.
— Давайте мы вас перевяжем, ведь надо же остановить кровь! — Цана глотала слезы и беспомощно ломала руки.
— Не надо. Делай, как я говорю!
Кабинет наполнился людьми, в дверях теснились женщины, со двора доносились голоса вновь пришедших. Раненого раздражали и тени на стенах, и всеобщая растерянность, и полные сожаления взгляды. Когда служанка принесла и подстелила ему клеенку, Янакиев попросил всех выйти из кабинета и начал обдумывать свое положение.