Иван Молодой. «Власть полынная»

Но его не слишком поддержали: сражение не получится, полки не построятся, и татары сомнут, станут избивать ратных людей, погонят их, как стадо.

Братья, удельные князья Андрей Угличский и Борис Волоцкий, отмолчались, будто стояние на Угре их не касается. А Иван Третий на воевод смотрел изучающе, ждал, каков совет подадут.

Развёл руками Андрей Меньшой. Иван Третий хотел сказать ему: «Ты же с молодым великим князем к моему голосу не прислушались, всё это стояние затеяли ».

Кто знает, может, и высказал бы государь ему и сыну Ивану свои обиды, если бы молодой великий князь не заговорил:

- Вижу, воеводы, стояние вам в тягость, а особенно ополченцам. Вьюга не заставит ждать, крестьянину пашню надобно поднимать. И намерен я предложить, воеводы, не нам самим Угру переходить, а отойти от берега версты на две. Изготовиться и ордынцев дождаться… Потемну пойдём. Я в челе с дружинами стоять буду, а правым и левым крыльями конных ордынцев охватим. Как увидим, что сражение в разгаре, засадный полк бросим…

Воеводы поддержали Ивана Молодого.

А на рассвете дозор ополченцев сообщил, что ордынцы снялись, в Дикое поле откочевали. Не стал Ахмат Угру переходить, отказался от боя…

От Угры-реки до самого Серпухова растянулись обозы. Санный поезд скрипел по первопутку, скользили розвальни. Кому из ратников места в санях не нашлось, шли нестройными колоннами, малыми отрядами, всё больше по землячествам делились.

Весело шли, с песнями и прибаутками, посмеивались:

- Мирон, а Мирон, не помер?

- Ты, Мирон, шерстью оброс, ровно пёс дворовый. Тебя, поди, и детишки не признают.

- А зачем ему детишки, признала бы боярыня!

Радостно было ополченцам. На Угру шли, не рассчитывали живыми воротиться. Ан счастье выпало, Бог пожить ещё даёт!

Проходили через Коломну, люд улицы запрудил, перекликается с ополченцами, знакомцев выискивает:

- Ты, Родя, Кузьму не встречал? Кто-то за Родиона ответил со смехом:

- Ты его, молодка, не жди, твой Кузьма в Калуге другую сыскал, пригожей тебя!

- Ах ты, кобель рябой, твоя жёнка тебя в конуре псиной ждёт!

- Ему, проклятому, и конуры много!

Коломной проезжали, великий князь Иван Молодой броню скинул, шуба нараспашку, шапку соболиную лихо заломил, по сторонам глазами зыркает.

Встрепенулся вдруг, в стременах приподнялся. Показалось, в толпе Глашу заприметил. Коня придержал, а Санька рядом с Иваном Молодым ехал, сказал:

- Поздно вспомнил о Глаше, князь. Нет её уже в Коломне. Постриг монашеский она приняла.

Сник молодой великий князь. Уж как он хотел, чтобы Глаша увидела его! Понял, не хватает её сейчас. Ласки вспомнились, слова добрые, сердечные. Одна она и была у него утеха. Вот Санька вернётся в Москву, Настёна его будет ждать, сын Санька. А кто его, князя, встретит?

Потекут дни, один на другой похожие: сидение в Думе, разборы боярских жалоб, писания дьяков, отъезды в города дальние…

Сейчас пожалел, что не напросился с Холмским в Дикое поле с полком дворянским - разведать, куда хан Ахмат с ордой отправился…

Солнечным днём, когда Москву засыпало первым снегом, звоном колоколов и шумом людским встречал город своих ратников.

От Кремля потянулась церковная процессия во главе с владыкой митрополитом Геронтием, архимандритами, благочинными и иными священниками и дьяконами.

Подошли великие князья Иван Третий и Иван Молодой под благословение митрополита. Отслужили молебен в Благовещенском соборе и по другим церквам, после чего разъехались ополченцы и воеводы по своим землям.

Глава 12

Ветер со Студёного моря завывал, бил в оконца княжеских хором, гнал тёмную волну по Белому озеру.

Великая княгиня Софья поднималась поутру от этого грозного рёва, садилась к столику, прислушивалась. Так ревело и бурлило её море там, в далёкой тёплой Италии.

Софью часто возили к морю из Рима в Неаполь.

Море и небо Италии ласковые, а здесь, в княжестве Московском, всё студёное.

В Белоозере, в княжеских палатах Михаила Андреевича, все ночи горели печи, и их жар ровно растекался по бревенчатым хоромам.

Вот уже скоро три месяца, как великая княгиня Софья с приставленными к ней боярынями и новорождённым сыном Василием нашла приют от ордынцев в Белоозере.

Редкие гонцы от государя уведомляли о стоянии русских полков на Угре. Писал и митрополит Геронтий, успокаивал, что татар остановили и, даст Бог, погонят в Дикую степь, а ей, княгине, покуда в Москву не ворочаться…

Под рёв ветра Софья вспоминала синь италийского моря, белые паруса военных кораблей неаполитанского и венецианского флотов, рыболовецкие судна и рыбаков со своими шумными базарами у причалов.

Но Софья хотя и вспоминала об этом, и сжималось у неё сердце, всё же никогда не пожалела, что приехала на Русь и стала женой великого князя Московского, надежды православного мира, богатству и могуществу которого завидовали многие европейские князья.

Она верила, что Иван Третий отразит нашествие Ахмата и ему не страшны внутренние враги. Он справится с ними, как покорил, подчинил себе гордый и заносчивый Великий Новгород…