Иван Московский. Первые шаги

— … Отче, ты ведь меня хорошо знаешь. И, думаю, понимаешь, что я всем сердцем эту грязь терпеть не могу. Но раз за разом я вынужден драться. И ладно бы с супротивниками. Бывает. Князь, пусть и будущий, должен уметь защищать свои земли и своих людей. Но веришь — меня воротит от необходимости драться насмерть с родичами. Сколько лет прошло с того отравления? Маму отравили лекарством, вызывающее чудовищную похоть. Дядю, сотворившего это, уморили в монастыре через тяжелые мучения, голод, холод и откровенные истязания. Страшные смерти. А сколько раз я сам едва не умер? И что теперь? Снова? Теперь жизнь висит на волоске у папы и двух дядьев. Опять будут трупы. Опять будет боль. Опять придется проливать родною кровь…

— Не ты это начал, — тихо произнес митрополит, обдумывая слова княжича. За минувший час его мир дал трещину, стремясь разойтись по швам. Они и не думал, что за обычными интригами столько «божественной материи».

— Не я. Но в конфликте всегда виноваты оба… — тяжело вздохнув, возразил Ваня. — Впрочем, отступить я все равно не имею права. Даже если бы хотел. Дядя принесет страшное проклятье на Русь. Вовек не отмоемся. И моей душе не будет покоя, ибо не прощу себя за малодушие. Пусть он и родная кровь, но поддался дьявольскому соблазну.

Митрополит промолчал.

— Эх… как бы я хотел уехать куда-нибудь далеко-далеко и тихо жить бы в покое. Но не могу. Там, за кромкой, я узнал, что сказал некий человек, по прозвищу Га-Ноцри, легионеру, когда висел распятый на кресте. И с тех пор, эти мечты у меня остаются только мечтами.

— Га-Ноцри? — Удивился митрополит.

— У него было много имен и прозвищ. Иешуа, Назаретянин и многие иные. Мы же его зовем Иисусом. — От этих слов митрополит подтянулся и как-то напрягся. — Уже находясь на кресте Га-Ноцри произнес, что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость…

— Трусость? — Еще больше удивился митрополит.

— Да. Трусость. Знал бы ты, как я устал от крови. Я не хочу ее больше лить. Я хочу убежать и предаться тихой, спокойной жизни в каком-нибудь милом местечке. Но… это будет трусость, непростительная трусость. Я сам себе ее никогда не прощу. Минута слабости обернется вечным муками совести…

Княжич замолчал. Минуты посидел в задумчивом покое. После чего решительно встал с травы, оправил одежду и направился к своим солдатам. Требовалось как можно скорее подготовить их к выступлению. Да и разговор становился все горячее и горячее. Феофилу пока хватало и того, что ему вывалил княжич. Для бедного мозга митрополита и это осознать довольно непросто. Пусть лучше уляжется в голове, утрясется. А потом и еще можно будет поговорить. Если, конечно, они переживут в эту передрягу…

Глава 9

1472 год — 28 августа, Москва

Большой пир по случаю успешного избавления от татар закончился трагедией. Великий князь Иван Васильевич, брат его Юрий Васильевич и часть бояр, приближенных к престолу, оказались отравлены. Союзные Борису Васильевичу священники начали на каждом углу орать, что это, дескать, происки «бесенка нечестивого», что поднял руку на митрополита, поставленного благословенным Патриархом Вселенским. И более того — провозгласили Великим князем Бориса. Ивану Ивановичу же начали возносить анафему.

Город принял эту новость очень неоднозначно. Очень уж сильно врос Ваня в жизнь столицы Великого княжества. Ведь он не жадничал и привлекал к прибылям многих. Мог разместить заказы у кузнецов по схеме распределенной мануфактуры? Размещал. Где-то частично. Где-то целиком. Да и на подарки не скупился. Вон весь городовой полк Москвы так или иначе имел компоненты снаряжения, сделанные на подворьях княжича. Кое-что приобретенное, но большей частью дареное. Особенно он отличился в массировании «scale male», то есть, чешуйчатой брони, собранной посредством кольчужных колец. Она без всяких оговоров вошла в каждый столичный дом воинский, заменив почти полностью обычные кольчуги.

Масла в огонь подливало еще и то, что митрополит бежал к княжичу, опасаясь измены людей, «впавших во дьявольское искушение». О чем верные слуги Феофила сумели сообщить всему честному народу. И именно их усилиями народ вынудил изменников в рясах отойти в кремль.

Таким образом Борис Васильевич оказался фактически в осаде. Городовой полк его не принял. Кое-кто, конечно, перешел на сторону, соблазнившись посулами. Но основная масса бояр решила подождать возвращения княжича Ивана. В нем они не только выгоду свою видели, но и угрозу. О том, что малец славный вояка уже знали многие и проверять его таланты на своей шкуре не спешили…

Бояре, купцы и прочий люд, не принявший Бориса Великим князем, в первые же дни кризиса выехал из кремля, осев в посаде. Оставаться в кремле они опасались, полагая, что их недруги могут воспользоваться этим и обвинить их в пособничестве изменникам. Посему не только выехали, но и рвение в неприятие новых властей проявили изрядное. Даже продовольствие прекратили подвозить, вынуждая сторонников «воровского князя» сидеть на подножном корме и крепостных запасах.