Иван Николаевич Крамской. Религиозная драма художника

Ренан, как и Штраус, выступает от имени науки, исполнен пафоса научности, но любопытно, что примеры, которые он приводит, в основном касаются естествознания. Специфика методологии гуманитарного знания еще не была осознана в то время. Образцом научности, доказательности в XIX столетии служили математика и физика. «Одна наука чиста, ибо она отвлеченна; она не имеет дела с людьми, ей чужды задачи пропаганды. На ее обязанности доказывать, а не убеждать и не совращать. Тот, кто открыл теорему, публикует ее доказательства для тех, кто способен их понять <…> Одна лишь наука ищет голую истину. Одна наука подтверждает истину разумными доводами и подвергает строгой критике все способы доказательства. Без сомнения, благодаря этому наука до сих пор и не пользуется влиянием на народ. Быть может, в будущем, когда просвещение проникнет в народ, как нам это сулят, на толпу тоже будут действовать только разумные, основательные доказательства»[53]. Этот разрыв между наукой и народом есть свидетельство разрыва между наукой и испытанными веками общечеловеческими традициями познания, достоверности, истины, заметим мы от себя. Религия имеет дело именно с людьми, она не может быть отвлеченной. Да и вообще, истина никогда не бывает «голой», она всегда связана с каким-либо метафизическим горизонтом и имеет социокультурные предпосылки, чаще всего религиозного характера. Это и непонятно исследователям, исповедующим позитивизм как основной «метод» науки.

Со своей чисто позитивистской точки зрения Ренан может признать в Евангелии только следующее: «Я уже говорил об этом и повторяю еще раз: если заставить себя, излагая жизнь Иисуса, упоминать только о несомненных фактах, то пришлось бы ограничиться лишь несколькими строчками. Он существовал, был родом из Назарета в Галилее. Проповедь его была обаятельна, и от нее сохранились в памяти его учеников афоризмы, глубоко в ней запечатлевшиеся. Главными из его двух учеников были Кифа и Иоанн, сын Зеведеев. Иисус возбудил к себе ненависть правоверных евреев, которым удалось предать его смертной казни при содействии Понтия Пилата, бывшего в то время прокуратором Иудеи. Он был распят на кресте за воротами города. Спустя некоторое время распространился слух, будто он воскрес»[54].

Ренан совершенно глух к свидетельству традиции и признается, что с точки зрения фактографии мы очень мало можем знать о Христе: «В чем состояли его мессианские идеи? Смотрел ли он на самого себя как на Мессию? Каковы были его апокалипсические идеи? Верил ли он в то, что появится в виде Сына Человеческого в облаках? Воображал ли он о себе, что может творить чудеса? Приписывали ли ему их при жизни? Создалась ли легенда о нем среди окружающих его при жизни его и было ли это ему известно? Каков был его нравственный облик? Каков был его взгляд на доступ язычников в Царство Божие? Был ли он чистокровным евреем, подобно Иакову, или же порвал все связи с иудаизмом, подобно наиболее пылким членам его церкви? Каким порядком шло развитие его мысли? Все те, которые требуют от истории только несомненного, должны оставить эти вопросы без ответа. Для подобных вопросов Евангелие – свидетель слишком ненадежный, ибо нередко здесь встречаются аргументы в пользу двух противоположных положений и, сверх того, потому, что облик Иисуса в Евангелиях изменяется в зависимости от догматических взглядов их редакторов»[55].

Все чудеса, которые сотворил Христос, включая и Его собственное Воскресение, – для французского исследователя лишь мифы, приписанные Ему учениками и последователями. Ведь в сгущенной духовно-религиозной атмосфере Иудеи I века уже сложились необходимые черты страстно ожидаемого Мессии. Он должен быть исцелителем, чудотворцем, учителем, его должны преследовать официальные религиозные структуры, он должен быть убит и должен воскреснуть. Христос, по Ренану, как бы насильно подчинялся этому идеалу народа. Фундаментальный факт Воскресения Христова, согласно Ренану, обязан был своим возникновением чисто психологической стихии: «Что же произошло на самом деле? Вопрос этот мы исследуем при обработке истории апостолов и расследовании источников происхождения легенд, относящихся к воскресению из мертвых. Для историка жизнь Иисуса кончается с его последним вздохом. Но след, оставленный Иисусом в сердцах его учеников и некоторых из его преданных друзей, был так глубок, что в течение многих недель он все еще как бы жил с ними и утешал их. Кто мог бы похитить тело Иисуса? При каких условиях энтузиазм, всегда легковерный, мог создать всю совокупность рассказов, которыми устанавливалась вера в воскресение? Этого мы никогда не будем знать за отсутствием каких бы то ни было документов. Заметим, однако, что в этом играла видную роль сильная фантазия Марии Магдалины. Божественная сила любви! Благословенны те моменты, в которые страстное чувство галлюцинирующей женщины дало миру воскресшего Бога!»[56].