Иван Николаевич Крамской. Религиозная драма художника

Так же, как и Ренан, Прудон полагал, что мессианское достоинство было навязано Иисусу, чему Он активно сопротивлялся: «Иисус – анти-мессианист, он называет себя Христом только метафорически. Целью четырех Евангелий является ДОКАЗАТЬ, что он Христос. Для этой цели подбираются свидетельства Ветхого Завета; упорядочивают факты его жизни, его предсказаний, его стрстей, и его воскресения. Все это рассчитано, продумано, осмысленно, а не случайно, хотя в основе своей искренно. Так нужно было, чтобы Мессия был больше, чем идея, больше, чем просто доктрина; нужно было, чтобы он был человеком. Именно давление народного мнения, желание масс вынудило написать жизнь Иисуса такой, какая она есть»[60]. На самом же деле, по мнению французского философа, Божественное, сверхчеловеческое измерение Иисуса есть фикция: «Иисус Христос, Иисус Церкви и Евангелия есть не только человек, чьи жизнь, речи и действия были исправлены, дополнены и искажены; это персонаж очевидно идеализованный, поднятый мыслью на сверхчеловеческую высоту, человек, чьи величие, образ, слово, сознание выходят за пределы обычного смертного»[61].

Все чудеса, приписываемые Иисусу, говорит Прудон, – лишь дань традиции: «Эти чудеса были предписаны заранее мнением людей: изгнание демонов, исцеление больных, хромых, безруких, парализованных, глухих, слепых, воскрешение мертвых и т. д. Все чудеса Иисуса были уже сделаны; он не смог бы сотворить других»[62].

По мнению Прудона, после так называемой Великой французской революции его взгляд на христианство разделяло большинство французского народа. «После Революции Иисус более непонятен, по меньшей мере во Франции. В моей семье я видел, как моя мать, мои тетки и т. д. читали Евангелия, и как благочестивые женщины следовали предписаниям проповедника из Назарета; сегодня народ не понимает больше Евангелия и не читает его. Чудеса заставляют его смеяться, а остальное ему чуждо»[63].

Все становление христианства якобы обязано было самой гениальной личности Иисуса: «Ни ученый, ни книжник, ни священник, ни доктор, а простой человек из народа смог взять на себя эту роль»[64]. «Не высокие и трансцендентные догмы, не новые и неизвестные приемы морали обеспечили успех Иисуса: ни спекулятивные истины, ни теория нравов не смогли ничего сделать. Нужно было говорить с душой толпы, согреть ее, обнять, воодушевить; для этого нужно было понимать нравы и дух времени; вместо общих положений и теорий заняться частным, позитивным, увлечь воображение, умы и сердца реально жизненным, насущным, силой жизни, рассуждением, силой полемики»[65].

Имя «Сын человеческий» Прудон хочет понимать в духе Книги Бытия, где это имя противопоставлено «сыновьям Божиим» (Быт. 6:2), и именно это расхождение свидетельствует, согласно философу, об анти-мессианизме Иисуса. Что же касается наименования «Сын Божий», то Прудон считает, что это обычное для верующих выражение: разве все мы не являемся детьми Бога и Церкви?[66]

Прудон видит в Иисусе морального революционера и преобразователя: «Иисус – моралист; Иисус – революционер, и следовательно анти-мессия; Иисус, который воспламеняет толпу своими речами, своей полемикой, своей иронией – и это все. И этого вполне достаточно. Все остальное суть поздние изобретения евангелистов»[67]. Иисус стоит для Прудона в одном ряду с Сократом, которого мыслитель также воображал одним из начинателей революционной критики. Французский философ постоянно эксплуатирует образ Иисуса для нужд своей анархистской социологии. «Иисус есть наш вождь [maitre]; он истинный руководитель [chef] и модель любой революции. Это безупречный пример для подражания»[68].

Заключая свои заметки, Прудон пишет об Иисусе: «Слишком велик для человека и, одновременно, слишком мал, его образ был искажен, его сделали Христом, Логосом, Богочеловеком и т. д., и т. д.»[69].

Людвиг Андреас фон Фейербах (1804–1872) благодаря своей книге «Сущность христианства» (1841) был одним из популярнейших авторов середины XIX века. Несмотря на цензуру, его работу хорошо знали и в России, особенно после того, как в 1861 году в Лондоне А. И. Герцен инициировал ее перевод на русский язык.

Л. А. фон Фейербах. Гравюра. XIX в.