Читаем Иван Пырьев. Жизнь и фильмы народного режиссера полностью

Ни сногсшибательный типаж, ни изощренная композиция кадра, ни ассоциативный монтаж не смогли сами по себе сделать последующие после «Потемкина» фильмы С. М. Эйзенштейна близкими и понятными народу. Нужен еще был Человек – образ, характер, а главное, нужно было душевное, сердечное и гражданственное (а не умозрительное) понимание исторического прошлого и современной действительности, чего у автора великого «Потемкина», к сожалению, не было…

Отказавшись от постановки «Мертвых душ», я немало потратил времени и энергии на поиски сценария. Хотел сделать фильм о строителях Московского метро. Вел переговоры с Евгением Габриловичем (его я хорошо знал по совместной работе в театре Мейерхольда), с другими сценаристами и писателями. Но все почему-то не получалось, не выходило, было малоинтересно, а самое главное – не отвечало тем творческим устремлениям, которые возникли у меня под влиянием «Чапаева» и «Встречного».

Я мечтал о таком сценарии, который, как и эти замечательные фильмы, мог бы ответить на чувства и мысли, какими тогда жили советские люди. Но подобного сценария, к сожалению, не было…

Шло время. Нужно было работать. И обязательно над современной темой. Мое внимание привлекло либретто К. Виноградской «Анка». Оно было написано для Михаила Ромма и уже год с лишним лежало на студии без движения. Ромм и ряд других режиссеров от него отказались.

<p>Партийный билет</p>

Действие «Анки» происходило в Научно-исследовательском институте физиологии. Какие-то странные профессора проводили там опыты с собаками, обезьянами, попугаями, кроликами.

Главными персонажами были Анка – лаборантка, маленькая, рыженькая девушка, и Павел – недавно приехавший из деревни рабочий, в обязанности которого входил уход за подопытными животными.

Одним из главных эпизодов либретто была «любовная ночь» Анки и Павла. Герой и героиня встретились весной, в институтском саду, в одной компании с животными и птицами, которых Павел для этого случая нарочно выпустил из клеток…

Вот как описывала К. Виноградская эту ночную сцену любви:

«…По саду, кувыркаясь в траве, играют собаки.

…Прыгают белые комки кроликов.

…Скользят шелковыми спинами кошки.

…Повиснув на ветке, делает бесконечные солнечные сальто обезьяна.

…В темной листве вниз головой висит белый попугай.

Мерное покачивание деревьев.

Ночной трепет листвы.

Догоняющие друг друга тени.

Прыжки охоты, зовы, погони…

Аттическая ночь…

Рай…

Двое под деревом, темные могучие узлы ствола, путаница веток, прорези серебряного неба. Павел стоит, отпустив Анку, но она сама прижалась к нему. Ее шея сверкает в темноте. Она уже не отрывается. Она все слушает чужое сердце, эта глухая Ева. Ее руки отяжелели…»

Приведенный отрывок с достаточной ясностью объясняет и направление, в котором автором был задуман сценарий, и причины, заставившие многих режиссеров от него отказаться.

Это было не то, что я искал, но, внимательно перечитав либретто, я увидел в нем одну интересную линию, которая существовала только в зародыше…

Анка по просьбе Павла рекомендует его в комсомол, но, узнав, что он из кулаков, тут же бежит в райком исправлять свою ошибку.

У меня мелькнула мысль о враге, который, пользуясь излишней добротой и доверчивостью простых советских людей, хочет пробраться в партию, дабы ему свободней было осуществлять свои диверсионные замыслы…

И вот я и Виноградская срочно выехали в дом отдыха «Абрамцево». Здесь мы вместе написали совершенно новый сценарий. Мне очень помогло то, что в течение трех лет я жил в рабочем районе города – в Симоновской (сейчас Ленинской) слободе, в исконно рабочей семье и очень хорошо знал быт и характеры представителей рабочего класса Москвы 30-х годов.

Образ семьи Куликовых был целиком взят из быта «Симоновки».

Теперь сюжет сценария развивался так:

…На Москве-реке яркий и красочный первомайский карнавал. В веселую компанию заводской молодежи «случайно» проникает скромный, простой и обаятельный парень – Павел Куганов. Он рассказывает, что приехал в Москву с одного из крупных северных строительств «искать счастья» учиться, работать. У Яши – секретаря комсомольской организации завода, влюбленного в молодую работницу Анку, в эту радостную ночь особенно хорошее настроение. Он решает помочь Павлу получить работу на своем заводе.

Перейти на страницу:

Все книги серии Культурный слой

Марина Цветаева. Рябина – судьбина горькая
Марина Цветаева. Рябина – судьбина горькая

О Марине Цветаевой сказано и написано много; однако, сколько бы ни писалось, всегда оказывается, что слишком мало. А всё потому, что к уникальному творчеству поэтессы кто-то относится с благоговением, кто-то – с нескрываемым интересом; хотя встречаются и откровенные скептики. Но все едины в одном: цветаевские строки не оставляют равнодушным. Новая книга писателя и публициста Виктора Сенчи «Марина Цветаева. Рябина – судьбина горькая» – не столько о творчестве, сколько о трагической судьбе поэтессы. Если долго идти на запад – обязательно придёшь на восток: слова Конфуция как нельзя лучше подходят к жизненному пути семьи Марины Цветаевой и Сергея Эфрона. Идя в одну сторону, они вернулись в отправную точку, ставшую для них Голгофой. В книге также подробно расследуется тайна гибели на фронте сына поэтессы Г. Эфрона. Очерк Виктора Сенчи «Как погиб Георгий Эфрон», опубликованный в сокращённом варианте в литературном журнале «Новый мир» (2018 г., № 4), был отмечен Дипломом лауреата ежегодной премии журнала за 2018 год. Книга Виктора Сенчи о Цветаевой отличается от предыдущих биографических изданий исследовательской глубиной и лёгкостью изложения. Многое из неё читатель узнает впервые.

Виктор Николаевич Сенча

Документальная литература / Биографии и Мемуары / Документальное
Мой друг – Сергей Дягилев. Книга воспоминаний
Мой друг – Сергей Дягилев. Книга воспоминаний

Он был очаровательным и несносным, сентиментальным и вспыльчивым, всеобщим любимцем и в то же время очень одиноким человеком. Сергей Дягилев – человек-загадка даже для его современников. Почему-то одни видели в нем выскочку и прохвоста, а другие – «крестоносца красоты». Он вел роскошный образ жизни, зная, что вызывает интерес общественности. После своей смерти не оставил ни гроша, даже похороны его оплатили спонсоры. Дягилев называл себя «меценатом европейского толка», прорубившим для России «культурное окно в Европу». Именно он познакомил мир с глобальной, непреходящей ценностью российской культуры.Сергея Дягилева можно по праву считать родоначальником отечественного шоу-бизнеса. Он сумел сыграть на эпатажности представлений своей труппы и целеустремленно насыщал выступления различными модернистскими приемами на всех уровнях композиции: декорации, костюмы, музыка, пластика – все несло на себе отпечаток самых модных веяний эпохи. «Русские сезоны» подняли европейское искусство на качественно новый уровень развития и по сей день не перестают вдохновлять творческую богему на поиски новых идей.Зарубежные ценители искусства по сей день склоняют голову перед памятью Сергея Павловича Дягилева, обогатившего Запад достижениями русской культуры.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Александр Николаевич Бенуа

Биографии и Мемуары / Документальное
Василий Шукшин. Земной праведник
Василий Шукшин. Земной праведник

Василий Шукшин – явление для нашей культуры совершенно особое. Кинорежиссёр, актёр, сценарист и писатель, Шукшин много сделал для того, чтобы русский человек осознал самого себя и свое место в стремительно меняющемся мире.Книга о великом творце, написанная киноведом, публицистом, заслуженным работником культуры РФ Ларисой Ягунковой, весьма своеобразна и осуществлена как симбиоз киноведенья и журналистики. Автор использует почти все традиционные жанры журналистики: зарисовку, репортаж, беседу, очерк. Личное знакомство с Шукшиным, более того, работа с ним для журнала «Искусство кино», позволила наполнить страницы глубоким содержанием и всесторонне раскрыть образ Василия Макаровича Шукшина, которому в этом году исполнилось бы 90 лет.

Лариса Даутовна Ягункова

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

О медленности
О медленности

Рассуждения о неуклонно растущем темпе современной жизни давно стали общим местом в художественной и гуманитарной мысли. В ответ на это всеобщее ускорение возникла концепция «медленности», то есть искусственного замедления жизни – в том числе средствами визуального искусства. В своей книге Лутц Кёпник осмысляет это явление и анализирует художественные практики, которые имеют дело «с расширенной структурой времени и со стратегиями сомнения, отсрочки и промедления, позволяющими замедлить темп и ощутить неоднородное, многоликое течение настоящего». Среди них – кино Питера Уира и Вернера Херцога, фотографии Вилли Доэрти и Хироюки Масуямы, медиаобъекты Олафура Элиассона и Джанет Кардифф. Автор уверен, что за этими опытами стоит вовсе не ностальгия по идиллическому прошлому, а стремление проникнуть в суть настоящего и задуматься о природе времени. Лутц Кёпник – профессор Университета Вандербильта, специалист по визуальному искусству и интеллектуальной истории.

Лутц Кёпник

Кино / Прочее / Культура и искусство