Иван-Царевич

Средь мусульман, как водится, разгорелся спор. Не из-за мяса (мясо-то все было кошерное), а из-за вин, что к нему подавали. Напитков царь Александр распорядился запасти на всякий вкус — тут тебе и пиво, и квас, и вино, и настой березовый, и меды, и, само собой, водка, и кумыс для татар, и более безобидные напитки — пахта, сбитень да новый чай с Востока. Спор вышел не от скудости выбора, а из-за толкования Корана — то ли высечен он на каменных скрижалях, как утверждали старики, то ли допускает в особых случаях некоторые отклонения, за что ратовали молодые. Одни уверяли, что пророк Магомет строго-настрого запретил всякое спиртное, другие же били себя в грудь, что запрет сей касаем только до виноградных напитков.

Иван прислушивался к спору с любопытством юноши, коему покамест довелось странствовать лишь по страницам книг. Мусульмане, прибывшие из разных частей Арабского халифата, все как один говорили по-русски, хоть и ломали его изрядно. Царевич понимал в их речах все — иль, по крайности, то, что расслышать мог, ведь и прочим гостям, заморившим червячка, враз пришла охота почесать языками. Расправившись с мясом, он тщательно вытер ложку, вилку и нож да убрал их в мешочек у пояса. После чего встал из-за стола. Многие последовали его примеру, дабы способней было вести беседы. Но ни один из приглашенных не набрался еще смелости к царевнам подступиться. Иван налил себе вина и сам пошел к сестрам, которые, сидя в уголку, судачили о лицах мужеска пола.

— Мне вот этот по нраву,- говорила Елена, игриво, будто под мухой, указуя ложкой на кого-то из гостей.

Иван знал наверное, что сестра хмельного в рот не берет и отроду нраву была сурового. Потому сразу проследил взглядом за ложкой и слегка нахмурился: молодец, удостоенный ее внимания, сидел в обществе местных гуляк, но бледный лик его царевичу был не знаком. Поймав взор царского сына, встал он и низко поклонился. Не сводя очей с незнакомца, Иван ответил тем же, за что и получил несколько тычков в бок от царевны Елены.

— Не пристало тебе на молодцов пялиться. Займись лучше девицами!

— Как найду себе предмет, так и займусь,- ответствовал он с усмешкою.- А кто ж это в черном-то?

— Почем я знаю? — зарделась Ленушка и стала шарить по столу в поисках реестра женихов.

Но пергамент уже держала в своих цепких пальчиках Катерина.

— Михаил Ворон,- прочла она, сдвинув брови.- Прибыл с двумя братьями-князьями... Титул-то указан, а про поместья ни словечка. Да и в книгах Стрельцина они вроде не прописаны.

Она бросила пергамент на стол, вперила в брата очи, точь-в-точь как у того, кто открыл пир. Старшая дочь царя, до сих пор ходившая в девках, недолюбливала подобные сборища и завела обычай слишком рано их покидать.

— Веселишься?

— А то как же! Отведай-ка рябчика с брусникою — во рту тает!

Три сестрицы разом на него глянули, и в очах у них появился знакомый блеск, напомнивший Ивану ледяную воду озера.

— Уже отведала. Мог бы и помягче быть. Вот завтра с поваров стружку-то сниму.

— Кнутом, я полагаю?

— По мере надобности. Дело-то нешутейное...

— Окромя тебя, никто не жаловался. (Надо бы все же поостеречься, иначе купанья в проруби не миновать!) Ладно, поговорим об ином... Ты выбор-то уж сделала?

Средняя, Лизавета, окинула взором Ивановых собутыльников и хмыкнула в кулак, что отнюдь не пристало царевне.

— Матушка говорит, будто ты их всех созвал. Верно ль? Иван натянуто улыбнулся.

— Вроде того... Ну так что, Катюша?

— А ничего!.. Был один, в серо-голубом кафтане... да что-то я его больше не вижу.

— А прочие, стало быть, не по нраву? Даже кривоногий Темир?

— Зато тебе, Ванюша, видать, по нраву зимнее купанье,- улыбнулась ему Елена такой сладчайшей улыбкой, будто стекла в варенье подмешала.

Иван сел на угол стола и хлебнул вина для храбрости, понимая, что это уж было последнее предупреждение.

Еленка обычно и не грозится: угрозы у Кати внушительней выходят — благо повыше она да покрепче,- а младшая без предупрежденья действует, потому Иван отодвинул подале от греха стоявшую пред ней на столе миску с творогом.

— Зря ты это,- заметила Лизанька.- Тебе на шапку аккурат украшений не хватает.

— Да сверху бы миндалем присыпать,- добавила Катерина, катая в ладонях заморские орешки. (Бог с ними, с украшеньями, подумал Иван, без глазу б не остаться!)

— Я так мыслю, что и у Сергей Степаныча надежды нет в нашу семью войти?

— Избави Бог! — воскликнула Лиза.- Но ты, поди, об его достоинствах больше нашего ведаешь.

— Ведаю, что скрывать. Да, боюсь, достоинства его не для девичьих ушей.

— Отчего ж не послушать, братец? — Катя высыпала орешки на стол и мечтательно подперла подбородок ладонями (девиц хлебом не корми — дай сплетнями насладиться).- Поведай нам, неученым, покуда не пришла тебе пора в озере купаться.

— Хвастать больно горазд! — выпалил Иван. Сестрицы захлопали глазищами.

— И только-то? — удивилась Катерина.

— Об чем хвастать? — полюбопытствовала Лизавета.

— Начал, так договаривай! — потребовала Елена.

— Об том, сколько выпить может.

— Нашел, об чем хвастать! — фыркнула Катя.- Может, нам с ним потягаться?