Допили они всю водку, принялись за вино, за ядреный квас, за пиво, потом за кумыс, отыскавшийся в каком-то бурдюке винного погреба. И Кощей Бессмертный, хоть ни железо, ни яд, ни огонь его не брали, нагрузился зельно. Отчего не выпить на радостях? Злейший враг его на куски разрублен и пущен рыбам на корм. Вторая врагиня заперта в башне и не помышляет, как видно, о мщенье, а даже пьет с ним за одним столом да смешные байки рассказывает. А главное — имя Кощея Бессмертного наводит, как прежде, ужас на честной люд. То и дело закрывал чернокнижник глаза да задремывал, а как очнется, пред ним уж налитая чарка стоит. Не замечал он в хмельном угаре, что Марья Моревна свою через раз наполняет. Смеялся в ответ на ее речи, бубнил себе под нос, покуда не заснул мертвецким сном.
Марья Моревна достала со дна чарки аметист и подмигнула ему, как сообщнику. То ли камень ей помог, то ли хитрость, однако после пятичасовых возлияний она крепко на ногах держалась, разве что пред глазами туман стелился.
Поглядела на Кощея Бессмертного, что разлегся на скамье да пускал пузыри с каждым протяжным храпом, и рука зачесалась рукоять ножа стиснуть. Но знала она, что без толку ему глотку резать — все одно воскреснет. Вздохнула Марья Моревна с горечью:
— На что не пойдешь ради милого!
Иван-царевич, спрятанный в дубовом комоде, отчетливо расслышал ее слова и усмехнулся. Задумка Марьи Моревны удалась — лучше некуда. И в доказательство сего сама она вскоре пред ним предстала.
— Ну что, выведала?
— Выведала, как не выведать... Ступай первым делом на конюшню. Возьмешь его плетку, что к седлу привязана, и езжай на восток. Доедешь до Огненной реки...
Иван хотел было что-что спросить, но под взором жены прикусил язык.
— Неужто после всего у муженька еще вопросы имеются? Учти, Ваня, время безобидной домашней ворожбы для тебя прошло, с тех пор как Финист Ясный Сокол посватал старшую твою сестру. Бабкины сказки забудь и слушай хорошенько. Как доедешь до реки, махни трижды плетью на правую сторону, и вырастет пред тобой мост. По мосту проедешь — махни трижды на левую сторону и продолжай путь. После сам поймешь, куда тебе надобно. Делай, что велю, и больно-то не мешкай. Двенадцать ночей мне осталось, чтобы покинуть царство Кощеево. Двенадцать с нынешней вместе.
Иван не проронил более ни слова. А как закончила Марья Моревна свой сказ, раскинул руки и заглянул ей в очи, где впервые увидал искру страха, сверкнувшую во тьме, что акулий плавник лунною ночью.
— Все сам да сам! — буркнул царевич.- Аль язык отсохнет сказать, куда мне ехать?
Обвила Марья Моревна руками его шею, как обнимают, когда на смерть отпускают. В очах ее стояли слезы горючие. Утирая их, она молвила:
— Чтоб добыть коня резвее Кощеева, надобно три дни и три ночи пасти табун Бабы-Яги.
Напоследок трижды поцеловала его Марья Моревна. — Возвращайся живехонек и верни мне мои поцелуи. И проворно, пока слезы не пролилися, поворотилась и вышла вон.
Прокрался Иван-царевич на конюшню, еле жив от страха. Хоть и пьян Кощей, да надолго ли — кто знает, раз и смерть сама над ним не властна. Яд его не свалил, а что такое хмель, как не тот же яд?..
На конюшне было темно, хоть глаз выколи, и он похвалил себя, что догадался захватить свечу из терема. Зажег ее да сам шарахнулся от полыхнувшего в глаза света. Черный Кощеев конь шелестел соломой в яслях и сверлил царевича темным немигающим взором. Иван разом припомнил, что конь умеет говорить по-человечьи и может тревогу поднять. Но конь молчал, и подумалось Ивану, что в глазах его ума поболе будет, чем у иных людей в Хорлове. Сердце поуспокоилось, и он робко погладил коня по морде.
— Тихо! — шепнул.- Спи себе.
— Высплюсь я потом, Иван-царевич, когда уедешь,- отвечал конь.
Хоть Иван повидал на своем веку всяких чудес, а все ж на месте так и подскочил. Одно дело, когда знаешь, что зверь по-твоему балакает, другое услыхать из его уст знакомые слова, да вдобавок сказанные таким зычным голосом, какого у людей не бывает. Глянул вороной на Ивана и, видя его изумленье, раздул ноздри да весело ощерился. Надо ж, конь — и улыбается!
— Ежели за тем пришел, о чем я думаю, то она вон там. Иван двинулся туда, куда мотнул конь своей огромной головою, и нашел на приступке седло. Пощупав гладкую кожу, содрогнулся, ибо зародилось у него подозрение, откуда та кожа взялась. Потом отвязал от седла Кощееву плеть, а для виду заменил ее другой, снятой со стены. Плеть, в отличие от седла, показалась ему обыкновенной, так что он пошел на всякий случай показать ее коню. Черный конь уши прижал и снова оскалился.
— Не сумлевайся, Иван-царевич, та самая. Я ее по запаху чую — сколь уж раз на своей шкуре отведал.
— Виданное ли дело так стегать животину! — вознегодовал Иван, записав на счет Кощея Бессмертного и это зло. Туго скрутив плеть, он пропустил ее под кушак.- А ежели плеть ему занадобится — что тогда?