Иван-Царевич

Царевны с малых лет заботились о том, чтобы братец Ванюша завсегда знал свое место, и умели, когда надобно, осадить его одним словцом, а то и взглядом.

— А что, Катюш? — отвечал он с притворной беззаботностью, которая не обманула даже его самого.

Захотелось ему вдруг очутиться за одним из кремлевских бастионов, где и переждать готовую грянуть бурю.

А главный управитель и ухом не повел. Знать, до того заели его государственные дела, что порастерял он былую сметливость, позабыл про девиз Катерины — «Еду-еду — не свищу, а наеду — не спущу».

— Многомилостивый придворный мудрец, главный управитель и первый министр хорловского двора,- пропела она елейным голоском и устремила на Дмитрия Васильевича такой взгляд, что убеленный сединами вельможа не чаял, как живу остаться.

Значенье этого взгляда Иван истолковал бы так: что это тут за вошь в шляпе мне указывает? Он вцепился в деревянное сиденье стула, моля Бога, чтобы и у Стрельцина хватило ума последовать его примеру. Единственный раз, когда Катя назвала брата полным титулом («Иван-царевич, сын царя хорловского»), дело кончилось тем, что он бултыхнулся в озеро и после долго вычесывал из кудрей водоросли, мальков и лягушачью икру, а вдобавок зверски простудился.

Тот случай запомнился ему из далекого детства, а ныне царская дочь подросла, теперь она девица на выданье, стало быть, еще и не на такое способна.

— Наперед запомни: я не мужичка, а старшая дочь государя твоего, и не тебе меня на путь истинный наставлять!..- Катерина перевела дух, а Иван и вовсе дышать позабыл.- Охолони маленько! Что до писанины твоей...- царевна схватила со стола свиток и стиснула его так, будто держала за горло самого главного управителя,- так забирай ее, нам она без надобности!

Тщательно составленный реестр покатился по столу (казалось, вслед за ним вот-вот и голова первого министра покатится) и тут же рассыпался в мелкие клочки. Чьих уж рук дело было — Катиных иль самого Стрельцина,- да только каждый клочок вспыхнул оранжевым пламенем и закружился паленым лепестком розы над головою Дмитрия Васильевича.

Царевна круто повернулась и пошла прочь, а главный управитель остался стоять столбом.

— Да-а, с очумелой бабой оглядка нужна,- вымолвил он, почти не разжимая губ. (Этим уменьем Стрельцин особливо славился: вроде бы слова выходят, а у кого — Бог весть. Но, вестимо, и не уменье тому виною, а усы да длинная седая борода.)

Иван ухмыльнулся и расправил плечи, а Стрельцин обошел вкруг стола и сел насупротив. Чтобы чем-то себя занять, царевич отпил из чаши большой глоток сбитня. Лучше бы сейчас водки испить иль на худой конец квасу ядреного, а разведенное медовое варево с пряностями едва ли придаст ему храбрости перед сурьезным разговором с главным управителем.

— Так уж и с очумелой! Обидел ты ее, прогневил — это да. Прогневить сестриц моих любезных не велик труд. Нрав ихний я давно изучил и стараюсь не сердить их попусту — одному против трех не выстоять. Но «очумелые» — это ты, однако, хватил. Брату не гоже такое слушать о родных сестрах.

Стрельцин сверкнул на него глазом.

— Верно, не гоже. Но из песни слова не выкинешь. На это Ивану ничего не оставалось, как небрежно и удивленно приподнять бровь. Подглядев эту привычку у батюшки, а позднее у гвардии капитана Акимова, он день-деньской упражнялся перед зеркалом, едва тик не нажил, покамест не одолел тонкую науку. За бровью последовало слово, бьющее не в бровь, а в глаз (так мог выговаривать один отец):

— Объяснись.

Взор Стрельцина выразил не виданное доселе почтение. Ежели царевич говорит царю подобно, стало быть, и поступить может по-царски. Среди предков Ивана такие государи числятся, что не только Дмитрий Васильевич, а и богатырь иной с лица бы спал.

Прежде чем ответить, поклонился главный управитель в пояс.

— Одно у меня объясненье, царевич,- деньги. Выкуп за невесту. Небось помнишь из наших занятий: ежели дочь царская иль боярская замуж идет, ее жених обязан представить доказательство того, что сможет содержать жену, иными словами, реестр всего накопленного, унаследованного и награбленного. А к тому еще преподнесть отцу невесты иль ее семье богатый дар.

— Помню, Дмитрий Василич, я-то помню! — поспешно перебил Иван.- А ты вот помнишь ли, что не далее как вчера мне об сем толковал?

— Не далее?

— Не далее. И незачем повторяться.

— Воля твоя, царевич...

Заглянув в стоящий на столе кувшин, Иван обнаружил, что в нем еще сбитень остался, еле теплый, правда: пергаментный вихрь задул под ним спиртовку. Иван хотел было снова ее разжечь, да раздумал: еще от прошлого колдовства мозоли на пальцах не зажили.

— Отведай-ка лучше сбитня. Разговор-то у нас, я чай, будет долгий, так не грех и подкрепиться.

— Благодарствую, царевич.

Иван с сомнением поглядел на первого министра. Может, все же велеть чего покрепче? Для водки, пожалуй, поздновато. Поразмыслив, он кликнул челядинца:

— Меду нам, да поживей!