Иван-царевич и C. Волк.Похищение Елены

ранее рвалось к Костеевой персоне, и он с облегчением сплюнул еще раз набившуюся в рот песчано-водную смесь, ароматизированную донными отложениями, и уже собирался гордо левитировать на дорогу, где метались, выглядывая повелителя среди обломков, советники и офицеры, как вдруг…

Почти перед самым его носом всплыли и заполоскались на воде длинные седые спутанные волосы.

– Ах, вот ты где!!! – Костей обеими руками ухватил забитые водорослями космы и взмыл в воздух – не столько от магии, сколько от радости.

Спустя несколько секунд он приземлился среди восторженно приветствующих его подданных на левом – ближнем к Лукоморью – берегу. В руках его медленно приходила в себя патлатая, вымазанная илом и ряской старуха с зеленым лицом.

Торжествующе ухмыляясь, колдун бросил ее в грязь себе под ноги, и ее стошнило илом.

С хрипом хватая воздух ртом и задыхаясь, она лежала на боку, скрючившись и бессильно царапая длинными когтистыми пальцами землю.

– Значит, шутки шутить надо мною вздумала, старая карга? – склонился он над ней, оскалив в недоброй усмешке оба зуба.

Она с трудом разлепила зеленые, как кувшинки, глаза и уставилась на него затуманенным взглядом.

– Но, как видишь, в вашей глуши нет никого, кто бы мог сравниться со мной в магической силе и умении ей управлять, – не прекращая лыбиться, высокомерно продолжил он, поправляя одной рукой на груди Камень.

Взгляд старухи стал осмысленным, и мысли эти были не из приятных.

– Ага, дошло, кто я, – хохотнул Костей и выпрямился. – Раньше надо было думать, старая селедка! Теперь тебе остается только полагаться на мое милосердие. Которого нет, не было и никогда не будет! Ха-ха-ха! Ну, и что мне, по-твоему, с тобой теперь делать?

– Хоть что… – еле слышно пролепетала старуха, и тут же в голову ей, кажется,

пришла ужасная мысль, и она затряслась: – Только… не бросай… меня… в воду…

– Может, мне повесить тебя вон на той осине, а?

– Повесь меня… на той осине… Только… не бросай меня… в воду!..

– Или мне лучше отрубить голову?

– Отруби… Только не бросай меня… в воду!..

– Нет… Пожалуй, я привяжу тебя за своим конем и пущу его вскачь по лесу – через бурелом и буераки!

– Да… привяжи… привяжи за конем… только не бросай меня в воду!..

– А может…

– Да… что угодно… только не бросай меня в воду, пожалуйста!..

И тут Костей не выдержал.

– Да ты что, старая хрычовка!? Думаешь, что я не слышал эту сказку: «Только не

бросай меня в терновый куст!», да? Ты меня вовсе за дурака принимаешь? Надеешься, я подумаю, что страшнее воды для тебя ничего нет, и брошу тебя в твою реку, да?

Не выйдет!!! Ты выставила меня посмешищем перед всей моей армией, и хочешь, чтоб тебе сошло это с рук?!..

Старуха неловко завозилась на земле, закрывая руками покрывшееся высохшей трескающейся бурой коркой лицо, на обступивших ее советников и офицеров пахнуло смрадом разлагающихся без воды водорослей в ее волосах, и колдуна осенило.

– Ага, водяная тварь! Ты сохнешь!!! Без своей воды ты скоро превратишься в засохший комок грязи! А ведь это замечательная мысль, хорь тебя задери! Так я и поступлю. С одной стороны, «скоро» – это недостаточно хорошо, когда речь идет о

смерти такого презренного существа, как ты… Но, с другой, мне некогда ждать, и

поэтому мы остановимся на этом варианте. Я прикажу привязать тебя к дереву рядом с рекой, чтобы ты, засыхая, могла кинуть на нее прощальный взор – видишь, я не так уж и жесток… И к тому времени, как последний из моих солдат пройдет мимо тебя, ты превратишься в могильную пыль, жалкая карга.

На лице старухи отразилась целая буря эмоций, но колдуну они были уже не интересны.

Он рассмеялся еще раз – почти добродушно – своей остроумной затее, бросил несколько слов терпеливо ожидающему за его спиной приказаний Кирдыку и принялся

– в последний раз – за починку моста.

Хорошее настроение царя продержалось ровно два часа после того, как армия снова тронулась в путь.

Наткнувшись на очередной завал, он снова захотел раскидать его – как всегда – при помощи магии, и взгляд его машинально упал на Камень.

Талисман силы снова стал бледно-розового цвета.

Когда последний солдат из арьергарда проходил мимо прикрученной к вековому дубу старухи, голова ее была низко опущена на грудь, тело дрожало неконтролируемой мелкой дрожью – печальный признак агонии, а искаженное иссохшее потрескавшееся лицо закрывали грязные зловонные волосы.

Замыкающий арьергард медведечеловек выкрикнул в адрес умирающей что-то унизительное и обидное, и с ржанием, характерным, скорее, для лошади, чем для медведя, скрылся за поворотом.

Старуха осталась одна.

Едва затихли последние звуки марширующей армии, она в последний раз икнула, хрюкнула, веревки, удерживающие ее, развязались, и пленница рухнула на все еще мокрую после цунами местного масштаба землю.

Из-за опоры моста тут же вынырнула другая старуха – тоже со спутанными длинными космами, зеленым лицом и маленькими, похожими на рыбьи, глазками и, тоже сотрясаясь от хохота, вылезла на берег и повалилась рядом с первой.

– «Повесьте меня уже хоть на чем-нибудь…» ик… ик… ха-ха-ха!.. «Только не бросайте меня в воду!…» Ха-ха-ха!..