Иван-царевич и C. Волк.Похищение Елены

Дед Зимарь буксировал обмякшего чародея к ковру.
Хорошо.
Их крики и свет не привлекли ничьего нездорового внимания.
Тоже хорошо.
Но, к разочарованию Иванушки, на этом столбик «Хорошо» его таблицы заканчивался, и начинались столбики «Плохо» и «Очень Плохо».
Берега не было видно.
Воздух был холодным, а вода – еще холоднее.
Одежда, сапоги и меч тянули гирями ко дну.
Неизвестно, сколько человек сможет выдержать ковер и как долго.
Неизвестно, сколько человек может выдержать холодной ночью в ледяной воде.
Сверху начали медленно падать замороженные куски неба.
Поднапрягши извилины, царевич был уверен, этот список можно было продолжать до бесконечности, но пока ему хватало и этого.

– Ох, помираю… Ох, силушек моих больше нетушки… – как русалка, наконец добравшаяся до берега, дед Зимарь ухватился за край ковра и навалился на него всей грудью, извергая клубы горячего дыхания. Рядом с ним уцепился Агафон и, хоть он и не проронил ни слова, по лицу его было видно, что ему: а) холодно; б) страшно холодно; в) жутко страшно и г) просто жутко.

Пока Иванушка пытался растянуть коченеющие губы в стеклянную улыбку и придумать что-нибудь если не полезное, то хотя бы подбодряющее, Агафон заговорил первым:

– А… ак-кулы… зд-д-д-десь… есть?.. – сформировал губы в слова чародей.

– Т-ты… ч-что… К-какие… ак-кулы… – закачал головой Иван.

– К-какие т-тебе… в т-такой х-холодной… в-воде… ак-кулы… с-сынок… – от

такого вопроса очнулся даже дед Зимарь. – Р-разве… т-только… в… в шерсти…

– Т-таких… ак-кул…. н-не… – продрожал Иванушка и вдруг замер. – А в-вы… от-ткуда… зн-наете?..

– Что? – не понял дед.

– П-про ак-кул. В ш-шерсти.

Старик резво повернулся – так, что чуть не согрелся – и вперился взглядом туда, куда не отрываясь смотрел царевич.

Прямо на них, медленно, но неуклонно, с самой границы света и тьмы, надвигался косой черный плавник над серебристой шерстяной спиной.

– Все залазим на ковер!!! – наконец, до царевича дошло, что то, что он видит – не плод его обмороженного воображения, а несколько сотен килограммов мускулов, зубов и большой пустой желудок – и первый последовал своему приказу.

Старик – за ним.

– Я… н-не м-могу… – простонал Агафон. – П-пусть… ест…

– Держись обеими руками!

– Н-не м-могу… Т-там… м-мешок…

– Брось!..

– Н-н-н-н…

– Дедушка, тащите его! – Иван вытянул с хлюпом из ножен меч и взял наизготовку факел.

Больше у них все равно ничего не было.

Черный провал бездонной отверстой пасти неотвратимо надвигался прямо на них.

«Какая она огромная…» – с тоской подумал Иван. «Жесткая шерсть… Шкура толстая… Мечом ее не прошибешь… Тут магию надо… Да где же ее взять…»

И он, в тот самый момент, когда акула уже хотела защелкнуть свои челюсти на

ковре и на изрядном куске Агафона, загнал отчаянно, как копье, ей в глотку факел.

Возможно, первый раз в жизни акула пожалела, что рыбы не умеют говорить.

Она яростно клацнула зубами, перекусывая палку у самой руки отпрянувшего Ивана, извернулась всем телом, чуть не накрыв своей длинной, мерцающей в свете подоспевшей к самому интересному луны, тушей людей и винтом ушла в глубину, подняв волну, которой едва снова не смыло в ледяную воду только что кое-как вытянутого на ковер специалиста по волшебным наукам.

– Ага, съела! – радостно взмахнул мечом Иван.

– Теперь тебя изжога-то помучает! – злорадно хихикнул дед Зимарь, потирая руки – то ли от радости, то ли от холода.

– А ну, кто тут хочет рыбки жаре… ной, – Иван осекся, как волной ледяной окатило. – Она возвращается.

Акула, развернувшись где-то за гранью видимости, неслась на жалкую кучку людишек посреди чернильной воды как самонаводящаяся торпеда возмездия.

С первого взгляда на нее становилось ясно, что если раньше съесть эту троицу,

внезапно очутившуюся посреди ее озера, было вопросом аппетита или его отсутствия, то теперь это стало делом принципа.

Надвигающаяся глотка-тоннель с горящим внутри светом неугасающего факела смотрелась ужасно завораживающе.

Первым опомнился дед Зимарь.

– Ковер, вверх, вверх, вверх!!!..

И ковер, как диплодок из асфальтового озера, стекая ручьями черной жидкости и борясь с неоткрытым еще, но уже навязчивым поверхностным натяжением, медленно стал подниматься вверх.

Акула, клацнув всеми своими тремястами зубами – кошмар стоматолога – чуть пониже безвольно свисающих ног волшебника, пронеслась мимо.

– УР-РА-А-А!!! – раздался громовой лукоморский клич над черной гладью озера.