Иван-царевич и C. Волк.Похищение Елены

говорили. Я всегда была там чужая. Да и самому ему я, такое впечатление, надоела. Вечно он чем-то занят, находит десяток нелепейших отговорок, лишь бы не проводить время вместе… Мне скоро придется в комнате его портрет повесить, чтобы не забыть, как он из себя выглядит! Летопереписи у него… Инвентаризация хроник… Наверное, вздохнул с облегчением, когда узнал, что меня эта гадина утащила. Избавился от лишней головной боли… Да от такой жизни хоть к Костею в жены – и то малиной покажется!..

Где-то в глубине своей смятенной, растерянной души Серафима понимала, что возводит страшную напраслину на Ивана, но ничего не могла с собой поделать – уж больно все оказалось внезапно и очень плохо. И если действительно суждено ей будет провести остатки дней замужем за этим костлявым царьком (конечно, она сильно надеялась, что это будут остатки ЕГО дней, но кто знает), то думать и помнить о том, что Иван и вправду любил ее и теперь места себе не находит, было бы уж совсем невыносимо. Расслабляться нельзя. Надо быть собранной, готовой в любую минуту бить или бежать, что бы ни говорила эта змеюка.

Ну, царишка недокормленный, ты еще двадцать раз пожалеешь, что связался с царским домом Лукоморья.

Ну, держись.

И Серафима упрямо сжала губы, прищурилась, как в поисках цели, и обвела взглядом все три башки, с сострадательным выжиданием наблюдавшие за ее мыслительным процессом, слишком ясно, видно, отражавшимся на ее побледневшем и враз осунувшемся лице.

– Полетели, – кивнула она.

Чудовище взмахнуло крыльями размером с крестьянский огород.

– А послушай, Змея, – вдруг пришел в голову царевне неожиданный вопрос. – У тебя имя какое-нибудь есть? Как тебя звать-то?

Крылья замерли. Головы переглянулись, и одна из них, потупившись, ответила:

– Змиулания… Можно Лана…

– Серафима… Можно Сима, – вымученно улыбнувшись, еще раз представилась она.

Конечно, «Сеня» ей нравилось больше, но так ее никто не называл, кроме Иванушки, и делить воспоминания о нем с первой встречной рептилией ей не хотелось.

Змиулания осторожно подняла ее с земли и взмыла в воздух.

– Да ты не расстраивайся так, – пока одна голова прокладывала курс, две крайние

склонились к ней. – Может, все еще не так плохо. Может, он тебе еще понравится…

Последнее предположение даже в исполнении Змеи звучало фальшиво, как фагот из водопроводной трубы.

– Как он хоть выглядит-то? – вздохнула Серафима.

– Х-хорошо выглядит, – несколько растеряно заверила ее правая голова. – Красивенький. Невысокий такой…

– Старенький, – сообщила левая голова.

– Тощенький… – подсказала правая голова.

– И блондин. Только лысый… – добавила левая голова.

– И одноглазый, – вспомнила правая.

– И, по-твоему, это – красивенький?! – от изумления Серафима чуть не вывихнула

свои собственные глаза, стараясь посмотреть одновременно в две пары змеиных очей, находящиеся по разные стороны от нее. – По-твоему, это – «хорошо выглядит»?!..

– Н-ну, д-да, – нерешительно подтвердила правая голова. – А что тебе конкретно в нем не нравится?

Царевна от такого вопроса даже ненадолго задумалась.

– Ну, во-первых, у него всего один глаз!..

– Зато зуба два, – тут же парировала левая голова.

– Что «во-вторых»? – спросила правая голова.

– Да нет… Какое уж тут «во-вторых»… – разговаривая, скорее, с собой, пожала истерично плечами Серафима. – Все в порядке. Красотулечка. Блондин. Два зуба – глаз один… Лысый, зато тощий…

Змиулания, похоже, обиделась:

– Что ты имеешь против лысых и тощих? Это несправедливо! Человек не может отвечать за то, как он выглядит!

Серафима хотела возразить, что у Змеи несколько устаревшие понятия о справедливости и здоровой пище, но решила сосредоточиться на первом пункте.

– Против просто лысых и тощих я ничего не имею! Ты бы видела моего отца! Но я имею против лысых и тощих, которые приказывают другим воровать для них людей! Кстати, почему ты это делаешь?

– Что – это? – уточнила Змиулания.

– Все это! – обвиняющим тоном объяснила царевна. – Меня украла! Что мы вообще

тебе сделали?! Почему ты его слушаешься? Тебе это нравится? Ты с ним заодно, да?

Змиулания была первым живым существом, продемонстрировавшим миру, что можно одновременно смутиться, возмутиться и разозлиться.

– Твое-то какое дело!!!..

И дохнула огнем.

Вершина горы внизу превратилась в кратер с быстро остывающей каменной жижей.

Но Серафима не испугалась.

Вернее, испугалась не настолько, чтобы прекратить допрос.

– Не мое дело это было, пока ты меня не унесла! А сейчас – чье же еще, как не мое?

Змиулания задумалась всеми тремя головами, вздохнула и неожиданно тихо сказала:

– Не думай об этом, Серафима. У тебя скоро будет по горло своих забот. И не спрашивай меня больше об этом. Пожалуйста.

Царевна хотела что-то возразить, но, услышав от Змеи «пожалуйста», удивилась настолько, что не стала.

Своих забот у нее, судя по рассказу ее похитительницы, действительно будет невпроворот. И до прибытия надо обдумать стратегию.

То, что ей предстояло, обещало быть еще более длительным и бессмысленным, чем игра в преферанс по переписке.