Иван V: Цари… царевичи… царевны…

Алексей слабо улыбнулся. Младший сын был его любимцем и утешением.

— Береги его, Натальюшка. И как мне полегчает, приведи. А малая Наталья как?

— Петруша все с нею возиться. Он ее ровно куклу нянчит.

— Славные дети у нас с тобою, Натальюшка. Кабы не моя одышливость да тучность, ты бы продолжила мой род.

— Что ты, что ты, батюшка мой любимый! Ты еще в силе будешь, а я, раба твоя, нарожаю тебе детишек. Молюсь денно и нощно, молю Богоматерь нашу заступницу — да продлит она твою мужескую стать, да сохранит тебя для нашей любови. И Господа нашего Спаса, и Николая Угодника…

— Извелась ты вся. Эвон, как с лица спала. Плачешь все.

— Все плачу, батюшка, все плачу. Да как мне не плакать, глядя на тебя, болезного. Убиваюсь, а не знаю, как облегчить муки твои.

— Побереги себя, Натальюшка, ради Петруши нашего побереги. Ты ему ныне более нужна, чем я. Опасаюсь я за вас. Старшие мои, чую, тебя не любят и, коль меня не станет, извести могут. Ты будь осторожна, с Петруши глаз не своди, не подпускай к нему людей незнаемых, чужих.

— Что ты, батюшка мой ненаглядный, Петруша у меня под надежною охраной. Верные люди служат. Да и дядюшка Артамон блюдет его неусыпно, зная, как дорог он тебе.

— Утешила ты меня, Натальюшка, разговор твой, ровно колыбельная, усыпляет. И спать хочу, и сна боюсь. Прибредет ко мне во сне смертушка да и уведет меня в даль незнаемую.

— Постерегу тебя, любимый, отгонять ее, костлявую да несытую, буду.

Меж тем в покоях Софьи шло совещание: тон задавал князь Василий Голицын, оба царевича глядели ему в рот. Софья сопровождала каждое его предложение энергичным взмахом руки — дирижерским.

— Царь не жилец. Не сегодня-завтра Господь призовет его к себе, яко праведника. После сороковин настанет черед Нарышкиных. В первую голову надобно порешить с Артамоном: сослать его подалее. Затем с остальными. По одному, без шуму.

— А царицу с царенком и девками? — спросил Феодор.

— Сие дело тонкое, тут надобна политика. До времени пусть вдовствует, патриарху надлежит уговорить ее принять монашеский чин. Исподволь, без торопкости, участливо. У вас должны быть чистые руки. А может, взбунтовать стрельцов, пустить слушок, над коим следует подумать, дабы они взъярились…

— Ох, славно! — восхитилась Софья.

— А стрелецкий бунт, ровно пожар: не разбирает, что пожирает. Может пожрать и царицу, и ее детей, и остальных Нарышкиных, всех супротивников Милославских. Лишь бы был слушок…

— Так оно, так, князинька! Великий мудрец! — Софья сияла. — Елей ты мне в душу пролил, век за тебя буду Бога молить. Вот, внимайте, что мудрый человек речет.

Оба царевича подавленно молчали, не в силах охватить умом сказанное князем. И то сказать — ума было маловато, как у наследника, так у его братца.

Наконец наследник промямлил:

— Князь Василий, будь мне ближний боярин, собинный друг. Стану с тобой совет держать. И без твоего совету ничего указывать не буду.

— Спаси тя Христос, молодой государь, — ответствовал князь, заставив остальных невольно улыбнуться. Феодора впервые назвали государем, титулом, который ждал его впереди. И сам наследник невольно приосанился. А князь продолжал: — Перед Господом и его святыми угодниками клянусь служить тебе верою и правдой, не жалеть ничего — ни сил, ни способностей, дабы правил ты достойно, по заветам отчичей и дедичей. И был бы столь же праведен и богомолен, как батюшка твой, царь Алексей Михайлович…

Он на мгновенье запнулся, едва не вымолвив «царствие ему небесное», но, похоже, остальные поняли. И промолчали.

— А что, в самом деле, как там батюшка царь? — всполошилась вдруг Софья. — Не пойти ли нам проведать?

— Без зову не ходы, — посоветовал князь. — Ежели что, пошлют за вами. Вопль великий поднимется, услышим.

Но Софья вдруг взъерепенилась:

— Неужто мы недостойны принять последний вздох батюшки, а допрежь того получить его благословение. Мы, его дети. Услышать его слово, быть при соборовании, а может; при облечении в схиму.

— Достойны, достойны, — успокоил ее князь, — но надобно прежде держать совет с доктором Коллинзом. Патриарх должен свершать последние церемонии, соборование и схиму. Толпы при сем не должно быть. Ведь и остальные твои сестры, царевна, захотят проститься с батюшкой, равно и его сестры. Не ускорит ли стань многолюдное прощание кончину? Подумайте сами.

— Так как же быть? — Софья была обескуражена.

— А вот мы спросим совета у доктора.

Вызванный доктор Коллинз развел руками.

— Государь плох, — сказал он откровенно. — Он долго не протянет, как это ни прискорбно. Я испробовал все средства, они на короткое время задержали течение болезни. Мои коллеги придерживаются точно такого же мнения. Сейчас великий государь впал в забытье и беспокоить его не надо. При нем безотлучно царица в мой помощник. А вскоре заступлю я сам. Надо думать, что он выйдет из состояния забытья через час-другой. Вот тогда можно будет предстать перед ним и попрощаться. Патриарх Иоаким призван и дожидается своей очереди в соседнем покое.

Доктор говорил четко, с полным сознанием ответственности момента. Он как бы расставил все по своим местам.