Иванов

 — Едем мы по набережной с Федором Федорычем — вдруг видим у тебя огонь: мы и заехали. Откуда занесло тебя?

 — Да чтобы ясно сказать, так с последней станции, — отвечал Тамарин.

 — Надо прибавить, по какому тракту, — заметил Федор Федорыч.

 — Это все равно: я езжу с весны, лето провел на водах.

 — На зиму к нам? Ничего умнее ты не мог придумать.

 — Может, пробуду и зиму — как поживется. Ну, а у вас что нового?

 — Нового немного. Самую занимательную вещь и доброе дело удалось сделать мне: я отучил здешних жителей угощать себя и гостей здешними винами. Теперь все выписывают из Петербурга...

 — А далее?

 — А более почти и нет ничего. В нашем городе как-то вообще ничего не случается, а если что и случится, так лучше, если б уж не случалось: поссорится кто-нибудь, умрет, родит, женится... Прошло, брат, доброе, старое время, когда одна половина города была влюблена в другую. Бывало, у всякого своя севильская маркиза. Нынче не то! Молодежи новой понаехало, да молодежь все о деле толкует.

 — Хорошая молодежь! — заметил Федор Федорыч. — Немного старики-молодежь, а хорошая.

 — Ну, а женщины?

 — Да женщины по-прежнему. Все новенькое любят: для них что материи на платье, что мужчины — последний привоз в ходу.

 — Ты мне пророчишь успех, Островский.

 — Ну это вопрос нерешенный! Ведь ты уж побывал на здешних подмостках. Вы как думаете, Федор Федорыч?

Федор Федорыч вынул сигару, отрезал машинкой кончик и стал закуривать ее: он собирался вступить в разговор.

 — Я думаю, — сказал он, обращаясь к Тамарину и пустив предварительно несколько струек дыма, — я думаю, что если вы выступите в старом амплуа, то будете иметь успех... разве у очень молоденьких девочек.

 — Вы мне не льстите, — отвечал с усмешкой Тамарин. — Впрочем, вы ошибаетесь, если думаете, что я принимаю какую-нибудь роль, а чужую тем более. Мне и своя надоела.

 — Я говорю про амплуа, а не роль: этого не должно смешивать. Вот видите ли, все мы более или менее актеры, потому что жизнь, по моему мнению, бывает, смотря по обстоятельствам, интересная или пустая драма... иногда и водевилем разыгрывается. Это ужасно старый взгляд. Но вы меня заставляете развивать его. Бездарность хватается за разные роли: сегодня молча драпируется рыцарем, а завтра будет брать взятку, и сегодня и завтра все будет бездарностью. Вы талантливый актер; но и таланты иногда меняют амплуа и пробуют свои силы в другом роде. Я бы это мог, пожалуй, подкрепить примерами, да не читаю ни «Пантеона", ни «Репертуара".

 — Хорош талант, которым интересуются молоденькие девочки! — сказал Тамарин. — Продолжайте, Федор Федорыч.

 — Талант остается талантом, да вкусы меняются. Впрочем, я, может, и ошибаюсь; но обещаюсь обстоятельно решить вопрос перед вашим отъездом и даже, если хотите, подкреплю его теорией.

 — О вкусах, — прибавил Островский. — Мой вкус, например, не мешать вина с водой, а есть люди, которые совсем другого мнения; но о вкусах не спорят, и я с ними не спорю и вам то же советую.

Тамарин усмехнулся своей невеселой, равнодушно насмешливой улыбкой, Федор Федорыч с наслаждением принялся курить сигару, как чело век, отдыхающий после тяжелого труда. Подали чай, и некоторое время только слышен был стук опускаемых стаканов, да дым сигар и папирос вился между молчаливыми собеседниками и длинными струями тянулся в ярко топившийся камин. Но Островский не мог сидеть долго молча и первый заговорил:

 — Ты вовремя приехал, Тамарин. Варенька Имшина на днях переезжает сюда. Уж не списались ли вы?

 — Ба! — сказал Тамарин таким тоном, который ровно ничего не говорил.

 — Она уже здесь — вчера еще приехала, — сказал Федор Федорыч.

 — Быть не может! Как же я не знал этого?

 — Странно, а справедливо: мне Иванов сказывал.

 — Ну, ему как не знать: он целое лето пробыл около деревни Имшиных.

Тамарин взглянул искоса на Островского, потом спросил, как будто нехотя:

 — Кстати, каково живет она?

 — Ну, об этом опять надо спросить у Иванова; а впрочем, хорошо: с полдюжины детей уж есть.

 — Слухам должно верить вполовину, — заметил Федор Федорыч, — а для князя можно сделать исключение и убавить втрое.

 — Все равно: коли нет, так могут быть. Где ж мне чужих детей помнить! сказал Островский.

 — А Иванов — что это такое? — спросил Тамарин.

 — Ничего, деловой человек... Разве ты не знаешь, что Ивановы во всяком городе водятся: ну, и здесь есть Иванов.

 — Таких, как этот, однако ж, немного, — заметил Федор Федорыч.

 — А что, он много побед делает? — спросил Тамарин с насмешкой.

 — Лучше этого, — отвечал Федор Федорыч, — он их вовсе не ищет.

 — Довольно неглупое средство, чтоб иметь успех.

Федор Федорыч ухмыльнулся довольно зло, но Тамарин не заметил этого. Его перебил Островский:

 — Не догадывайся, пожалуйста, Тамарин, или твоя проницательность будет пользоваться одинаковой репутацией с моим кредитом. Иванов столько же похож на волокиту, как мы с тобой на скромников...

 — А Варенька?

 — Ну, это еще дело темное, а догадываться можно: ты знаешь лучше других, что значит прожить лето в соседстве...