Иванова гармонь, или Cказ о том, как на саратовской гармонике колокольчики зазвенели

– В Греции той самой и померла. Это я виноват, грех на мне.

– Что за грех?

– Мне брат её денег дал и велел сказать, что ты умер от побоев.

– И ты выполнил его указание!? – схватив старика за грудки, спросил Иван.

– Он пригрозил меня прогнать с работы.

– И ты!?

Старик, не глядя на Ивана, кивнул:

– Только она умерла ни здесь, а в Греции. Когда ей кто-то сказал, что ты жив. Там её и похоронили.

– От этой информации у неё и произошёл удар.

– Хватит, дед! Можешь больше ничего не говорить. Убийцы вы все, – затем он остановился, достал из сумки гармошку и сказал сторожу.

– Передай это хозяину. Пусть поставят гармошку на её окно, – я ей обещал.

Иван встал и медленно пошёл со двора. В голову лезли разные мысли. Он понимал, что провидец предвидел этот вопрос и до поры до времени не захотел на него отвечать. Он не хотел мешать созданию уникального инструмента. А вечером в доме Карелиных состоялся его разговор с братьями.

– Ухожу я от вас, – проговорил Иван,– пытаясь задавить ком в горле. – Оставляю вам свою гармошку с колокольчиками. Ту, что делал, я отдал Насте, как и обещал, а другие – вы сделаете сами и будьте, как и прежде добрыми и хорошими людьми. Меня же вы больше не увидите и обо мне не услышите.

– Ты что говоришь! – прервал его Николай.

– Не надо меня уговаривать. Я благодарен вам за всё, что вы для меня сделали, – прервал его Иван. – Не о том ты говоришь. А я знаю, о чём говорю. Прощайте. – И,не говоря ни слова, вышел.

Потом говорили, что видели Ивана в одном из мужских монастырей. Толки разные ходили.А вот гармошка с колокольчиками с той поры живёт и процветает. Правда никто не знает, кто её изобрёл. Говорили будто Николай Карелин, но он этого при своей жизни ни разу не подтвердил.

Эпилог

По дороге с Афона идёт высокий монах. Жарко. Он то и дело снимает клобук и вытирает со лба пот. Это Монах Василий. Он изрядно устал и всё чаще смотрит по сторонам, чтобы отыскать раскидистое дерево, под которым можно переждать жару. А вот и олива. Путник растягивается под оливой на земле. Он даже стал дремать, как вдруг ему послышались отдельные звуки игрального инструмента. Он не мог спутать это звучание ни с чем. Василий приподнялся, точно, гармошка. Откуда она здесь? Монах встал и пошёл на звуки гармошки напрямую. Где здесь дорога, к тому месту, где играет гармошка он не знал. Продираясь сквозь заросли дикого винограда он вскоре вышел на маленькое кладбище. У одной из могилок сидел на скамеечке офицер-калека. У него не было ноги. Её заменяла вырезанная деревяшка в виде бутылки. Тут же рядом лежали костыли. Когда монах взглянул в лицо офицеру, то буквально остолбенел. Вся левая половина лица напоминала едва зажившую рану. Монах остановился на расстоянии и стал слушать.

Нет, ему никогда не доводилась слышать такое виртуозное исполнение. Гармошка рыдала и плясала в руках гармониста. И вдруг ударили колокольчики. Ах, как он играл, как играл. Монах стоял заворожённый.

Кончив играть, офицер обратился к слушающему:

– Что? Нравится?

– Здорово. А почему вы играете на кладбище?

– Сегодня день рождения моей сестры. Я каждый год здесь играю в день её рождения и смерти.

– Как её звали?

– Настя.

Монах вздрогнул и всмотрелся в лицо офицера.

– Где ж вас так?

– Турки наследили.

– Вы что, из России в Грецию приезжаете?

– Нет. Это накладно. В России меня уже ничто не держит. Родители умерли, а я сюда перебрался и к Афону поближе и к могилке. Я раньше тоже здесь бывал. Снимал комнату у гречанки, потом уезжал. После войны всё перевернулось. О женитьбе не могло быть и речи. Прежние богатые барыни стали от меня воротить нос, а те, что победнее, были рады не мне, а родительским банковским сбережениям. Я, понимая это, тем более, что родители мои умерли и меня в Саратове ничего не держало, поехал в Грецию. Поначалу встал на постой у той же хозяйки. У неё ещё небольшой садик имеется. Она приняла меня хорошо, расцеловала даже. За мной, как за ребёнком стала смотреть. Я тоже помогал ей, чем мог, где в доме что сделать, или в саду – это моё. Привыкли друг к другу, теперь живём вместе. А кто я ей был – русский офицер-калека. Скучать здесь не приходится. Греки часто зовут меня на свадьбы и другие праздники.

– А откуда у вас эта гармошка, если не секрет?

Эта гармошка сестрёнки моей, Настеньки – и он кивнул на могилку. Правда, она её ни разу не видела. Мастер сделал гармошку, когда она уже была за границей. Так она попала ко мне. Вот, играю. – И он похлопал её по блестящему боку. Моя Сотирия меня спасла.

– Господни пути неисповедимы, – проговорил монах Василий. – Знает, где упадёшь и знает, где подать десницу.

Вдруг на противоположной стороне кладбища раздался звонкий голосок девочки лет семи: «Папа! Папа! Мама зовёт домой. Я сама понесу гармонь». Она подошла к отцу, поцеловала его в щёку и что-то быстро стала говорить по-гречески. Отец отвечал по-русски. В это время монах повернулся и, не сказав ни слова, стал уходить, высоко поднимая ноги и перешагивая через заросли какой-то цепляющееся за ноги травы.

– А как вас зовут? – спросил вслед офицер.