Ивановская горка. Роман о московском холме.

Но уже в четырнадцатом столетии напротив, в Замоскворечье, появляется целый монастырь Усекновения главы Иоанна Предтечи под Бором, и хотя кремлёвский его тёзка назван был в память другого праздника Иоанна Крестителя — Рождества, — вовсе не лишено вероятия, что именно от первой на Москве церкви перешли в Черниговский переулок, где поныне стоят два его храма, чернецы. В пятнадцатом веке замоскворецкая обитель числилась ещё мужскою: когда великая княгиня Софья Витовтовна, мучась трудными родами, производила на свет будущего Василия Тёмного, Василий Первый посылал сюда к известному старцу просьбу молиться за их счастливый исход. Затем монастырь делается женским, а вскоре сведения о нем иссякают — ибо, как предполагается, в конце того же пятнадцатого столетья его перевели ещё раз, поближе к новому великокняжескому двору с садом, куда он и принёс за собою исконное прозвище боровицкого.

13

...В продолжение этого хитросплетённого родословия Ваня-Володя приметил боковым зрением, что отставной фотограф, перебравши окружные виды, принялся целиться прямо в лоб своим спутникам, норовя запечатлеть на плёнке и их. Тут он, неведомо чего опасаясь, отступил на всякий случай в сторону, чтобы не попасться в кадр, и стал на самом краю под сень безобразно пышного анилинового петуха.

Рассказчик же, напротив, охотно развернулся лицом к камере, не останавливая ни на миг течения своей устной летописи.

— Особенную заботу об украшении и ревность к паломничеству в Ивановскую обитель выказывали первые Романовы — Михаил Федорович и Алексей Михайлович; в осьмнадцатом веке она была возобновлена в прежнем благоустройстве по указу Елизаветы, по всё-таки ни одно древнее здание шестнадцатого столетия до двадцатого не дожило...

Перед оставлением Москвы Бонапарту монастырская казна была вывезена для сохранности в глубь страны, но насельницы во главе с игуменьей Елпидофорою остались, запершись, в родных стенах. На первый день ломившимся внутрь франкам не удалось сбить крепких запоров с ворот; но со второй попытки, четвёртого сентября они всё-таки в том преуспели и принялись за грабёж; а сестер разогнали кого куда. Хозяйничанье пришлецов продолжалось как будто недолго, однако вернувшиеся обратно восьмого сентября монахини обнаружили, что оно оказалось для обители почти что смертельно: чуть ли не вся она погорела. Сохранившийся чудом собор обращён был тогда в заурядную приходскую церковь, монастырь подвергнулся упразднению, а уцелевшие кельи заселены чиновниками и рабочими Синодальной типографии.

14

Так бы и осталась вершина холма заброшенною, не случись в половине девятнадцатого века трагическая, по сю пору не разъяснённая во многом история...

В одном из крупнейших купеческих родов Москвы — семье Мазуриных, особенно возвысившейся в послепожариые как раз годы, — была дочь по имени Елизавета Алексеевна. В 1828 году её обвенчали с подполковником Карабинерного полка Иваном Николаевичем Макаровым-Зубачёвым. Брак этот казался сперва несчастлив — более десяти лет они прожили врозь, но потом всё-таки примирились, и в середине века у них родился первенец. Тогда же была составлена духовная, по которой в случае кончины одного из супругов всё имущество отходило к другому. И вот неожиданно через год после того муж подполковницы умирает неестественной смертью — в желудке у него судебным медиком был обнаружен яд. Виновника убийства так и не нашли; но спустя немного времени в сущем ещё малолетстве скончался и единственный сын Елизаветы Алексеевны; так что одинокая, не имеющая прямых наследников вдова осталась с более чем полумиллионом на руках, дающим ей тьму возможностей, кроме единой еже на потребу — воскресить умерших родных, — и потому как будто ни на что уже ей не пригодным.

Она принимается настойчиво искать отдать его на какое-то благотворительное дело и после нескольких попыток, когда однажды предполагалось даже внести всю сумму на перестройку Большого театра, решает возобновить позабытую и почти полвека в разоре лежащую Ивановскую обитель, посвящённую небесному ходатаю её покойного мужа. Нелегко было сделать этот выбор, а ещё трудней оказалось подступиться к воплощению его в действие. Хлопоты вышли продолжительны и запутанны, но как скоро разрешение было всё-таки получено, в 1858 году Макарова-Зубачёва тоже умерла, завещав всё состояние и долг возобновленья монастыря жене родного брата Николая — Марии Александровне Мазуриной.

Двадцать лет своей жизни положила та на выполнение завета. Был приглашён именитый архитектор Михаил Дормидонтович Быковский, который составил проект в русско-византийском вкусе. В соответствии с ним остатки старых зданий в 1860 году разобрали, а на их месте заложили основание новых. При выемке грунта откопано было в земле восемь ящиков человеческих костей, которые отпели тут же в Николе Подкопайском, а затем погребли на Ваганькове.