Ивановская горка. Роман о московском холме.

— Мимо неё его не сыскать не то что тебе, а и мне. Она будто ключ-заклинание: сама врата укажет, сама отомкнет и на волю выведет...

Скоро порозовевший от хмельного колодник, однако, прицепился мыслью к сорвавшемуся мимолетом с собственного языка поминанью о содержимом чаши, поднесённой некогда на кресте самому знаменитому из казнённых на свете, неволею сопоставив Его судьбу перед кончиною со своею:

— Христос-от вон тоже к разбойникам сопричислен, сам он пропащему нашему племени брат...

— Эк тебя занесло, братец! Давай лучше соберись с толком да бай до конца, что помнишь, времени у нас не в достатке. Только помене теперь завирай, а то наплёл невесть чего про разбитие Шубина генерала да про Работки его село — а оно ведь вона коли к нему отошло — вместе с превосходительным званием, когда ты уж три года в сыщиках хаживал. Вместно ли почем зря эдакие турусы заворачивать?!

— Ну, не подмажешь, так никакая телега катить не станет. Где мы бишь полдюжины лет тому застряли-то в пень?

Лёвшин развернул прихваченный под мышкою бумажный ворох и, справясь там для прилики, ибо и так почти что всё наизусть теперь ведал, подсказал:

— А на Святках сорок первого года, когда ты вернулся с Волги на Москву и ходил проведывать про разбойные станы по городу...

— А-а, — степенней прежнего протянул разомлевший, Ванька, которого эти слова навели на приятную память счастливой поры его первых предательств. — Ну дак слушай —

5

— как о многих сведал, то вздумал о себе где надлежит объявить, а помянутых воров переловить.

Идучи по дороге из Рогожской ямской слободы в город, спросил идущих: кто в Москве набольший командир? Коего искать мне велели в Сенате.

Почему я к Сенату пришол, в которой в то же время приехал князь Кропоткин, коему подал я приготовленную мною записку, а во оной было написано, что я имею до Сената некоторое дело. И хотя от меня та записка и взята была, однако резолюции по ней никакой не получил; токмо спросил, где оного князя двор, в которой по случаю пришол и, остановясь у крыльца, ожидал князя. Тогда вышел из покоев его адъютант, которого просил об объявлении о себе князю. Но адъютант столкал меня со двора: однако, не хотя я так оставить, пошол по близости того двора в кабак, в коем для смелости выпил вина и обратно в тот же киязя Кропоткина дом пришол. Взошол в сени, где тот же адъютант попал мне встречу, которому я объявил за собою важность; почему приведён был перед того князя, которой спрашивал о причине моей важности. Коему я сказал: что я вор, и притом знаю других воров и разбойников, не токмо в Москве, но и в других городах. Тогда тот князь приказал дать мне чарку водки, и в тот же час надет на меня был солдатской плащ, в коем отвезли меня в Сыскной приказ, из которого, как настала ночь, при конвое для сыску тех людей отправлен я был.

6

— Погодь чуток, — вмешался непрошено в быстрый ток его речи Лёвшип, отметивший про себя с удивлением, что не поспел Ванька перейти к приказной материи, как в язык его сотней заноз впились бесчисленные «который», «коему», «тоты» да «каки»; и не утерпевши сдотошпичал: — А в приказе ты разве самой Императрикс Елисавете челобитную не подавывал?

— Каку-таку челобитню? — привычно скинулся простяком и рассказчик, опустивший помянуть про неё в спехе сразу подобраться вплотную к повести об удачной ловле человеков, стяжавшей ему и самое прозвище Каина.

— Да вот эдаку, — неотступно давил свое Фёдор Фомич, выказывая преизлишное познание в Ванькином розыске, и подсунул ему под огонь свечи круглым писарским почерком с загогулинами на концах слов сделанную выпись:

«В начале как Всемогущему Богу, так и Вашему Императорскому Величеству повинную я сим о себе доношением приношу, что я забыл страх Божий и смертный час и впал в немалое прегрешение.

Будучи на Москве и в прочих городах,

во многих прошедших годах

мошенничествовал денно и почно, будучи в церквах

и в разных местах

у господ и у приказных людей,

у купцов и всякого звания у людей

из карманов деньги, платки всякие, кошельки, часы, ножи

и прочее вынимал.

(И здесь не позабыл вдосталь погаерничать, — помыслил ещё при списываиье этого места Лёвшин.)

А ныне я от оных непорядочных своих поступков, запамятовав страх Божий и смертный час, отстал и желаю запретив ныне и впредь как мне, так и товарищам моим, которые со мною в тех прегрешениях обще были. Товарищи же какого звания и чина люди, того я не знаю, а имена их объявляю при сем в реэстре.

По сему моему всемiрному пред Богом и Вашим Императорским Величеством покаянию от того прегрешения престал, а товарищи мои, которых имена значат ниже сего в реэстре,

не только что мошенничают

и из карманов деньги и прочее вынимают,

но уже я уведомлял, что и вяще воруют,

и ездя по улицам и по разным местам всяких чинов людей

грабят, и платье и прочее снимают,

которых я желаю ныне искоренить, дабы в Москве оные мои товарищи вышеписаных продерзостей не чинили, а какого чина человек товарищи мои и где и за кем в подушном окладе писаны, о том всяк покажет о себе сам.