Ивановская горка. Роман о московском холме.

— Подобрал я лежащую на улице пьяную женщину, которая при взятье много под караул сказала за собою важное дело; а как пришла в трезвое состояние, то заявила, что она купеческая жена, зовут её Федосьей Яковлевой и знает несколько раскольников, которые собираются на богомерзкое сборище. О чём написала своеручную записку и, запечатав, отдала мне, которую я, взяв от неё, в тот же день к советнику Казаринову принёс. И как оную записку ему подал, и он, распечатав, усмотрел, что в ней было написано, то приказал взять меня под караул. Токмо я взять себя не дал, отчего мои пошевелились в его покоях так, что и в окнах стёкол мало осталось. Напоследок стал он говорить со мной посмирняе и спрашивал: кто ту записку писал? Коему я сказал: что я писать не умею, а кто писал, тот в доме у меня остался. И более оной советник не медля, взяв меня с собой, поехал к генералу Левашову; поговоря с ним, послали меня в дом. В то же время ночью прислали ко мне полковника Ушакова, Тайной канцелярии секретаря и двух офицеров со 120 человек команды, которые у ворот моих стали стучаться, а у меня —

на одной неделе

четверга четыре,

а деревенский месяц —

с неделей десять!

Отчего пришед в ужас, принуждён был свою команду потревожить, которой при мне было 45 человек солдат и при них сержант, да чёрного народу хорошего сукна 30. И как ворота отпер, то полковник и секретарь взошли ко мне; секретарь, взяв ту женщину в особливую каморку, подул ей на ухо...

Посадя с собой в «берлин», поехали на Покровку, взяли купца Григорья Сапожникова и отослали в Стукалов монастырь; где, поговоря с ним против шерсти, в ту же ночь по показанию той бабы домах в двадцати поставлены были караулы. А на другой день взяли в Таганке купца Якова Фролова и сына его малолетнего, которого я забрал к себе в дом, а прочих отправили в тот же монастырь. И я спрашивал оного Фролова сына: где живёт Андреюшка и с кем он говорит? Ибо он сказывался немым. Которой объявил, что-де он с теми говорит, кто тому сборищу согласен, а жительство-де имеет за Сухаревой башней в одном доме. Почему для взятья оного Андреюшки в показанной дом ездили, токмо его не получили, ибо он дни за два до того уехал в Санктпетербург. Для чего с прописанием всего их обстоятельства послан был из Москвы нарочный, которым оный Андреюшка привезён в немшоную баню, где его взвесили, а сколько весу в нём оказалось, того мне знать было не можно.

Но уж стариц да белиц и со девками тряханули как следует: всех раскольниц-хлыстовок, а особливо Варсонофьевского да Иванова монастырей, с их безпутными мужиками выбрано ровно пол-антихристова числа: триста тридцать и три...

И тут вдруг покладистый и смирной прежде свидетель, незаметно в пору слушания последнего происшествия налившийся вполутьме густою рудой по всему лицу, хрястнул что было мочи кулачищем в колено, расплюща лежавшие там горкою бумаги, и надтреснуто крикнул:

— А-аа, каб тебя самого бесы подрали! Чтоб сволокли к собачьим чертям!! —

Глава третья

У ЧОРТА НА КУЛИШКАХ

1

«При державе благоверного царя Алексея Михайловича, всея России самодержца, случилось в царствующем граде Москве вот какое дело в нищепитательнице патриаршей на Кулишках, что за Варварскими воротами, близ Ивановского монастыря. По действу некоторого чародея вселился там демон и живущим творил различные пакости, как поведал отец Марко, что вместе с архиепископом суздальским Илларионом всему тому был самовидец. Ни днём, ни ночью бес не давал уснуть, таская людей с постелей и лавок, всем в слух нелепости вопиял, и на печи, и на полатях, и в углах стуча и гремя и различными голосами крича, устрашал. Благочестивый же Государь Алексей Михайлович, повелел духовного чина людям на отгнание сего беса молитвы творить, но успеха от того не было, а лукавый, напротив, ещё свирепей, яко лев, укорял всех и грехи их явно рассказывал, обличая и стыдя, иных же даже бил и выгонял вон. Много раз принимались выкуривать нечистого, но никак не умели с ним сладить.

Тогда кто-то из приближённых возвестил самодержцу о преосвященном Илларионе, который сподобился принять власть над злыми духами. Благочестивый царь повелел немедля призвать пред себя владыку, ибо тот как раз находился на Москве. Посланные догнали его уже на пути домой и тотчас пригласили во дворец наверх — к великому Иллариона испугу, потому что он подумал было: не оклеветал ли его кто перед Государем. Однако смиренно повиновался высочайшему указу и пошёл, куда зван был. На преосвященном в то время была простая овчинная шуба, лычным поясом подпоясана, а поверх неё одна ветхая суконная ряса.

Представши перед царёвы очи, он спервоначала отказывался было от трудного подвига, но потом за послушание монашеское повиновался и в тот же день к вечеру отправился в богадельню с монахами Марком и Иосифом по прозванию Рябик. Это всё происходило, когда в Москву съехались вселенские Патриархи на всероссийский собор.