Ивановская горка. Роман о московском холме.

Затем он поселился близ Костромы, переназвав её «город Кострома — верховная сторона» и ещё «Горний Иерусалим». Это и на деле было предприятие обширнее суеверий прежних и будущих, по сравнению с которым, скажем, даже секта наполеоновцев, признававшая вторым воплощением Спасителя пришедшего к нам с мечом императора французов, выглядит ребяческою забавой. Тут маловаты росточком и заплутавшие среди трёх перстов, как в трёх Римах, раскольники, — ибо покушение целит сразу в самое сердце всей веры: образ неиссякаемой духовной силы и справедливости грядущего, Новый Иерусалим. Сведя его книзу и опростив чем только придётся, хлысты достигали исчерпывающей степени кощунства.

В Костроме Данила Филиппович дал и свои собственные 12 заповедей, первая из коих гласила: «Аз есмь бог. Несть иного бога, кроме меня», а вторая — «Нет другого учения. Не ищите его». — И уже начальная из них была ложью, ибо смысл проповедовавшегося Саваофом Данилою с присными в том как раз и состоял, что «изобретённым», самосвятским богом может сделаться всякий желающий, стоит лишь сменить свою старую душу на пришлую. Ложь также сделалась и главным оружием сохранения секты.

Ещё за пятнадцать лет до явления на горе Городине «отца» народился ему и «сын божий», хлыстовский христосик Иван Суслов, от столетней богоматери Арины Нестеровны — но родился опять-таки не по плоти, а иносказательно, от нашедшего извне духа. Посетив «Господа Данилу» и «получив от него божество», он завёл себе двенадцать апостолов, богородицу помоложе и сделался «кормщиком» первой общины — «золотого корабля», за которым должны были следовать уже прочие «полки полками». Отменивши напрочь стеснявшее вольную волюшку крестное знамение, они тотчас же двинулись разносить новообретённый толк в люди. Этот-то человек и явился в селе Работках.

5

Путь странствий привёл его затем в первопрестольный город Москву. Здесь он согласно хлыстовским повериям был в 1672 году схвачен — по навету, конечно же, Никона (тот был уже в ссылке, по тут, как и далее, желаемое выдается за подлинное). Указом царя Алексея его распяли прямо на кремлёвской стене справа от Спасских ворот, где впоследствии поставлена была часовня Спасителя «Великого Совета Ангел». В четверг Суслов испустил дух, в пятницу похоронен на Лобном месте, а в ночь после субботы воскрес, явившись ученикам в подмосковном селе Пахре.

Вскоре он был схвачен в другой раз, ибо хлыстам однократного восстания из мёртвых казалось уже недостаточно, и та же история повторилась в точности снова. Наконец, когда Суслова приговорили уже к третьему по счёту распятию, исполнение казни было остановлено из-за видения царице Наталье Кирилловне, никак не могшей разрешиться от бремени: у неё произошло якобы откровение, что ребёнок родится счастливо, только ежели дадут свободу Христу Ивану. Его отпустили — и именно так появился на свет будущий император Пётр Великий.

С той поры Иван Суслов построил себе за Сухаревою башней на земле княгини Черкасской — что ныне сад за Институтом скорой помощи Склифосовского — дом, названный, конечно же, Новым Иерусалимом. Туда прибрёл и папа его Данила-Саваоф, а 1 января 1700 года вознёсся прямиком на небеса; после чего вроде бы и стали справлять новолетие в первое число этого месяца.

В доме исправнейшим образом учреждены были радения на «кругу», завертелась хлыстовская общинная пляска, во время которой они приходят в изумлённое состояние, вещая на разные ведомые и неведомые голоса.

Одним из главных их правил — в отличие от прочих, обычно стремящихся резко обособиться ересей, — было показное личное благочестие: хлыстам прямо-таки вменяется в обязанность неопустителыю и гораздо исправней обыкновенных прихожан исполнять все обряды господствующей церкви, чтобы отвести от себя подозрения властей предержащих, а главное и основное — легче вести проповедь в самом стане противника, пользуясь его же кровом и средствами.

Потому-то Иван Суслов не раз наведывался и в настоящий монастырь Воскресения в Новом Иерусалиме под Москвою, где успел соблазнить наиболее ревностных молодых монахов, а также познакомился с помещиком соседствеииого села Козьмодемьянского князем Ефимом Мещерским, родственником и сподвижником заточенной в Суздале бывшей царицы Евдокии. Когда же в 1715 году была раскрыта заведённая в вотчине новоиерусалимского монастыря близ Углича хлыстовская община, обвинённые в богохульстве её участники были неожиданно выпущены на свободу по приказанью ростовского епископа Досифея — того самого, что тоже «ходил в духе», пересказывая Евдокии разные чудеса и предрекая —возвращение престола, а впоследствии был за эти свои видения казнён Петром вместе со Степаном Глебовым.