«Ивановский миф» и литература

Историческое летоисчисление Иванова принято начинать с 1561 года. Эта дата впервые обозначена в книге историка-краеведа В. А. Борисова «Описание города Шуи и его окрестностей» (1851), где утверждается, что именно в этом году Иваново «как богатое имение» было подарено Иваном Грозным князьям Черкасским в связи с женитьбой царя на их сестре Марии Темрюковне[9]. Комментируя введенные в краеведческий оборот В. А. Борисовым первоначальные сведения об Иванове, В. А. Смирнов увидел в них сакрально-геополитический смысл, напрямую связанный с историей российского государства. «…Такого рода родство с черкесской княжной было не только почетным (чему в древности придавалось особое значение), но и политически важным, — утверждает В. А. Смирнов. — Благодаря этому браку устанавливались связи с древней Тьмутараканью…, постепенно возвращались земли русские, „великое наследие“, о котором радели и которое приумножали по мере сил великие московские князья, а затем и цари. Кроме того, возникла реальная возможность в союзе с горскими племенами покончить с крымской угрозой, и поэтому совершенно ясно, что царь не стал бы отделываться чем-то незначительным»[10].

Мифологема «Иваново — царский подарок», утверждаемая сегодня многими краеведами, соотносится с какой-то изначальной сказочной нотой в подходе к ивановской истории: неведомо когда, неведомо кем построенное, возникло в России чудное село, о котором со временем узнала вся Россия…

Эта нота ощущается уже в сочинении Анания Федорова «Историческое собрание о богоспасаемом граде Суждале», написанном в XVIII веке. О селе Иванове здесь говорится следующее: «От села Кохмы… расстоянием верст восемь есть село Иваново Черкасских князей, а ныне за графом Шереметевым, село селением велико и пространно и строением богато… В том селе Иванове… у обывателей имеются фабрики полотняные, на которых штуки разные ткут, канифасы, салфетки и прочие тем подобные»[11]. В начале XIX века об Иванове как уникальном промышленном селе могли узнать из работы В. С. Благовещенского «Статистическое описание Владимирской губернии» (1817), где утверждалось, что Иваново «превосходит своею торговлей и рукоделиями не только все города сей губернии (т. е. Владимирской — Л. Т.), но и может сравняться со знатнейшими губернскими городами, каков есть Ярославль и Калуга»[12]. Пройдет еще немногим больше полувека, и академик В. П. Безобразов напишет: «…Селу Иванову пора перестать быть селом; это официальное наименование начинает просто быть смешным. Пора перестать быть селом потому, что и у нас, и в Западной Европе, где Иваново давно уже прославилось, каждый признает его городом, и даже городом достопримечательным»[13]. Тогда же, еще в пору, когда Иваново было не городом, а селом, о нем начинают говорить как о русском Манчестере.

И есть своя закономерность в том, что такая слава рождает миф об особом этногенезе села Иваново, связанный с его новгородским происхождением. Об этом много и горячо писал в своей книге «Город Иваново-Вознесенск, или бывшее село Иваново и Вознесенский посад» (1884) Я. П. Гарелин. По его мнению, первыми славянскими поселенцами на нынешней территории Иванова (до этого здесь жили племена мерян финско-угорского происхождения) были выходцы из Новгорода, появившиеся в суздальских землях после ударов по новгородской вольнице во времена правления Ивана III и Ивана IV. Демонстрируя новгородскую, жизненно-активную силу давних ивановцев, Гарелин пересказывает и комментирует одну из «жалобных» челобитных 1664 года, где говорится о некоем жителе села Иваново — Черкашенинове, учинившем грандиозный скандал на одной из ярмарок в Шуе. Утверждая свою правоту в споре с шуянами, Черкашенинов «со товарищи» до смерти испугал шуян. Ивановцы предстают в челобитной «разбойными людьми», о чьих подвигах Гарелин сообщает не без удовольствия: «Переполох вышел страшный — кто успел, затворился в доме, кто заперся в лавочке, улицы опустели, и по ним расхаживала на просторе толпа под предводительством Черкашенинова, вооруженная самым разнокалиберным оружием, начиная с кола и кончая саблей, которой грозно размахивал сам Черкашенинов, сидя на коне во главе своей шайки и грозясь разнести весь город. Толпа бушевала два дня, наконец это ей надоело, и она убралась восвояси»[14]. Гарелинское резюме из всего этого: «Кому бы могла придти в голову такая грандиозная мысль, выдержать в осаде целый город с порядочным уже и в то время населением, да еще во время ярмарки, когда множество пришлого люда, — кому как не тем, которые, собравшись в большом количестве, овладевали целыми областями, исключительно следуя поговорке: „храбрость города берет“. Так и хочется сказать, что это эпизод из целой серии рассказов об удальстве Новгородской вольницы»[15].