Иверский свет

Был император крут, как кремень:

кто не потрафил —

катитесь в Кемь!

Раскольник, дурень, упрямый пень —

в Кемь!

Мы три минуты стоим в Кеми.

Как поминальное «черт возьми»

или молитву читаю в темь —

мечтаю, кого я послал бы в Кемь:

...

...

...

...

...

...

...

Но мною посланные друзья

глядят с платформ,

здоровьем дразня.

Счастливые, в пыжиках набекрень,

жалеют нас,

не попавших в Кемь!

«В красавицу Кемь

новосел валит.

И всех заявлений

не удовлетворить.

Не гиблый край,

а завтрашний день».

Вам грустно?

Командируйтесь в Кемь!

ОХОТНИК

Я иду по следу рыси,

а она в ветвях — за мной.

Хищное вниманье выси

ощущается спиной.

Шли, шли, шли, шли,

водит, водит день-деньской,

лишь, лишь, лишь, лишь

я за ней, она за мной.

Но стволы мои хитры,

рыси-кры...

Выгнувши шею назад осторожно,

сразу готовая наутек,

утка блеснула на лунной дорожке —

с черною ручкою утюжок.

НАД ОМУТОМ

Девочка с удочкой, бабушка с удочкой

каждое утро возле запруд —

женщина в прошлом и женщина в будущем

воду запретную стерегут.

Как полыхают над полем картофельным

две пробегающих женских зари!

Как повторяется девичьим профилем

профиль бабушкин изнутри!

Гнутые удочки, лески капронные

в золоте омута отражены,

словно прозрачные дольки лимонные.

Но это кажется со стороны.

То ли мужик перевелся в округе?

Юбки упруги. В ведрах лещи.

«Бабушка, правда есть рыба бельдюга?»

«Дура, тащи!»

Как хороша эта страсть удивившая!

Донная рыба рванет под водой.

И, содрогнув, пробежит по удилищу

рыболовецкий трепет мужской.

Все конкретней и необычайней

недоступный смысл миропорядка,

что ребенка приобщает к тайне,

взрослого — к отсутствию разгадки.

ПЕСЧАНЫЙ ЧЕЛОВЕЧЕК

Стихи для детей

Человек бежит песчаный

по дороженьке печальной.

На плечах красиво сшита

майка в дырочках, как сито.

Не беги, теряя вес,

можешь высыпаться весь!

Но не слышит человек,

продолжает быстрый бег.

— 5 10

Подбегает ом к Москве —

остается ЧЕЛОВЕ...

Губы радостью свело —

остается лишь ЧЕЛО...

Майка виснет на плене —

от него осталось ЧЕ...

Человечка нет печального.

Есть дороженька песчаная...

А. Дементьеву

Увижу ли, как лес сквозит,

Или осоку с озерцами,

Не созерцанье — сосердцанье

меня к природе пригвоздит.

Осенний свет ударит ниц

и на мгновение, не дольше,

на темной туче восемь птиц

блеснут, как гвозди на подошве.

Пускай останутся в веках

вонзившиеся эти утки —

как у Есенина в ногтях

осталась известь штукатурки...

Как он хватался за косяк,

пока сознанье не потухло.

Четырежды и пятирижды

молю, достигнув высоты:

«Жизнь, ниспошли мне передышку

дыхание перевести!»

Друзей твоих опередивши,

я снова взвинчиваю темп,

чтоб выиграть для передышки

секунды две промежду тем.

Нет, не для славы чемпиона

мы вырвались на три версты,

а чтоб упасть освобожденно

I невытоптанные цветы!

Щека к щеке, как две машины,

мы с той же скоростью идем.

Движение неощутимо,

как будто замерли вдвоем.

Не думаю о пистолете,

не дезертирую в пути,

но разреши хоть раз в столетье

дыхание перевести!

ШАХМАТНОЕ ОЗЕРО

Озеро отдыха возле Орехова.

Гордо уставлена водная гладь.

В гипсовых бюстах — кто только приехал,

в бронзовых бюстах — кому уезжать.

Словно ввели в христианство тебя,

роща, омытая, будто язычница.

Как звонко эхо после дождя!

Как после слез твое сердце отзывчиво!

СВЕЧА

Спасибо, что свечу поставила

в католикосовском лесу,

что не погасла свечка талая

за грешный крест, что я ношу.

Я думаю, на что похожая

свеча, снижаясь, догорит

?

от неба к нашему подножию?

Мне не успеть договорить.

Меж ежедневных Черных речек

я светлую благодарю,

меж тыщи похоронных свечек —

свечу заздравную гвою.

Обижая век промышленный

старомодностью красот,

чудотворный злоумышленник

непонятное поет.

Он садится за рояли,

как незрячий массажист,

чтобы пальцы возвращали

к жизни музыку и жизнь.

Он смущает городами,

что остались под водой,

убиенными садами

под людскою слепотой.

В нем непонятое Время,

когда будет тяжело,

христианскою сиренью

освежит твое чело.

Чудотворный злоумышленник

не исправит никого.

Благодарные булыжники

пролетают сквозь него.

ПАСАТА

Купаться в шторм запрещено.

Заплывшему — не возвоатиться.

Волны накатное бревно

расплющит бедного артиста!

Но среди бешеных валов

есть тихая волна — пасата,

как среди грома каблуков

стопа неслышная босая.

Тебя от берега влечет

не удалая бесшабашность,

а ужасающий расчет —

в открытом море безопасней.

Артист, над мировой волной

ты носишься от жизни к смерти,

как ограниченный дугой

латунный сгорбленный рейсфедер!

Но слышит зоркая спина

среди безвыходного сальто,

И ливень, что шел стороною,

вернется на рожь и овес.

И свет мою душу омоет,

как грешникам ноги Христос.

ДВАДЦАТОГО ИЮНЯ ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ

СЕМИДЕСЯТОГО ГОДА

Посвящается АТЕ-37-70, автомашине

Олжаса Сулейменови

1

Олжас, сотрясенье — семечки!

Олжас, сотрясенье — семечки,

но сплевываешь себе в лицо,

когда 37-70

летит через колесо!

(30 метров полета,

и пара переворотов.)

Как: «100» при мгновении запуска,

сто километров запросто.

Азия у руля.

Как шпоры, вонзились запонки

в красные рукава!

Кто: дети Плейбоя и Корана,

звезда волейбола и экрана,

печальнейшая из звезд.

Тараним!

Расплющен передний мост.

И мой олимпийский мозг

впечатан в металл, как в воск.

Как над «Волгою» милицейской

горит волдырем сигнал,

так кумпол мой менестрельский

над крышей цельнолитейной

синим огнем мигал.