Ивушка неплакучая

— Не дай бог! — испугалась Мария. — С нас довольно.

— Богу молись, а черта не гневи, — обронила у своего котла Катерина и, крестя рот, вздохнула: — Эх, хе-хенюшки-хехе! Грехи наши тяжкие!

— Ты что там, теть Катя? — забеспокоилась Мария.

— Да так, об своем…

14

Авдею потребовался целый час, чтобы дозвониться до директора МТС. А когда все-таки дозвонился и узнал от самого Федченкова, что требуемых Авдеем запасных частей нету, а гусеничный трактор прибудет не раньше весны, пожалел, что понапрасну затратил время, которое ему было нужнее для другого дела. Разговаривая по телефону, он видел через полуоткрытую дверь председателева кабинета, как из соседней комнаты выскочила юная бухгалтерша — Надёнка Скворцова и скрылась за входной дверью. Последние слова директора относительно гусеничного трактора выслушал рассеянно и теперь не знал толком, по какой причине машина эта придет в их колхоз с таким опозданием. Повесив трубку, Авдей выбежал на улицу, но Надёнки, как говорится, и след простыл. Он глянул в одну, другую сторону, но нигде ее не увидел. Зашел за один угол, за другой, вышел за глухую стену — Скворцовой нигде не оказалось, а ему очень хотелось захватить ее одну в бухгалтерии и разом порешить задуманное дело. Поглядел на часы: сообразил — Надёнка ушла домой обедать. Двинулся было по направлению Штопалихиного дома, но на полпути передумал, повернул к себе, почти вбежал в избу, с ходу выпалил изумленной Авдотье Степановне:

— Готовься, мать. Женюсь!

— Не бывать этому! — выкрикнула та, хватаясь за сердце.

— Как не бывать? — в свою очередь удивился он, не сообразив поначалу, что говорят и думают с матерью о разном. — Ты же сама мне все уши прожужжала: «Женись, женись на Надёнке Скворцовой», а теперь…

Авдотья Степановна просияла:

— Господи! А я-то, грешница, подумала… Слава те, услыхал мою молитву, всемилостивец! Давно бы так-то! — Она зачем-то метнулась в горницу, выскочила оттуда, забегала по задней избе, тычась, точно слепая, во все углы, не зная, что ей делать, что предпринять, куда в первую очередь надо побежать и кому раньше всего поведать о своей великой радости. На какое-то время, однако, потеряла и память и рассудок, наконец пришла в себя, спросила: — Ты что ж, сынок, уже посватался?

— Да я ее и не видел, не говорил еще с ней, — сказал он, смеясь: его потешал возбужденный вид матери, ее суматошные, бестолковые движения. — Ступай ты к Скворцовым.

— Сейчас, сейчас, Авдеюшка! Я мигом. Только ты-то не умыкнись куда. Сиди дома. А я мигом!

Наспех покрылась шалью, на бегу застегивая кацавейку, она побежала сперва не к Штопалихе, а к Аграфене Ивановне, полагая, что лучше будет, если та пойдет вместе с нею и будет за сваху. Авдотья Степановна была совершенно убеждена, что подруга ее будет не меньше ее, Авдотьи, рада такому исходу дела. И уж никак не думала, что вчерашняя ее союзница в одну минуту обернется ярой супротивницей. А произошло именно это, повергнувшее Авдотью в крайнее недоумение.

Выслушав принесенную ей новость, Аграфена Ивановна собрала сухие губы в щепотку, окинула гостью сердитым взглядом, задышала часто, неровно. Молвила с великою обидой:

— Моя Фенюшка аль хуже Надёнки, вертихвостки этой? И сынку твоему аль не совестно? Морочил, морочил голову бабенке, а теперь в кусты? Можа, она уж понесла от него? Ить жили как муж с женой. Почесть, открыто. Если бы не мы с тобой да энта сплетница Штопалиха, они бы давно сошлись и жили, как все люди. Мы им поломали жизню…

— Постой, постой, кума, — с трудом протиснулась со своим словом вконец сбитая с толку Авдотья, — да как же это так? Ты ить, матушка, сама…

— Мало ли чего я. У кого хошь могет разум помутиться! Вот и у меня… Иди, иди, Авдотья, из моего дому. Не доводи до греха. И чтобы ноги твоей… А сынка твово… коль увижу… в глаза его бесстыжие наплюю. Вот! Да лучше-то моей Фенюхи найдет ли он бабу! Ох, доченька, горюшко ты мое, нашла с кем связаться! Не стой ты, Авдотья, уходи, ради Христа, не то вот схвачу кочергу…

— Ты, кума, никак свихнулась? Господь с тобой. Свят, свят, свят! — крестясь, пятясь, Авдотья Степановна задом подтолкнула дверь, выкатилась в сени, а потом во двор, едва не упав на приступках крыльца.

Оставшись одна, Аграфена Ивановна тяжело опустилась на скамейку и горько задумалась. Вспомнила про тетеньку Анну, про то, как та пыталась вразумить ее, Аграфену, говорила, чтобы она и ее союзницы оставили Феню и Авдея в покое, не устраивали на них гонений. Не послушалась, дура старая, а теперь что же получается? Авдей женится на другой, а Фенька опять останется одна, опять будут приставать к ней мужики, не давать ей проходу, а надолго ли хватит ее, чтобы отбиваться от ухаживаний, ведь она живой человек, молодая, пригожая, и впрямь Ивушка, гибкая, как лозинка таловая. «Что же я наделала? — сокрушалась Аграфена Ивановна. — Будут теперя насмехаться над дочерью, глумиться над ней. „Брошенная, — скажут, — на Надёнку Скворцову, соплячку, променянная…“ Да и мне-то теперь на люди нельзя будет появиться… А Матрена-то хороша! Вон куда она метила, а я, безмозглая баба, помогала ей…»