Ивушка неплакучая

— Отлично! — первым отозвался прокурор, так почему-то до сих пор и не ушедший на пенсию и теперь только и думавший о том, как бы поскорее, прямо на лету, подхватить мысль Кустовца и помочь ему утвердиться в ней. — Надо посоветовать завидовцам, чтобы выдвинули ее, Угрюмову. Молодец, Присыпкин. Великолепная идея.

Кустовец посмотрел на прокурора, улыбнулся, но ничего не сказал. Еще раз обратился ко всем сразу:

— Как вы думаете, товарищи?

— Прокурор прав. Отличная мысль, — сказал Лелекин.

— Я тоже за. Угрюмова — лучший механизатор района, — поддержал Лелекина Воропаев.

— Ну что ж. Если никто не возражает, будем рекомендовать Федосью Угрюмову, — заключил Кустовец, которому эта мысль пришла еще задолго до начала заседания, и он теперь был очень доволен, что первым вслух ее высказал не он, а Виктор Лазаревич Присыпкин, а еще более того тем, что все решительно поддержали эту кандидатуру. Окончил Кустовец заседание с видимым удовольствием: — А теперь, дорогие товарищи, поскорее возвращайтесь к своим местам. Сев, сев и еще раз сев! Все! До свидания, желаю успехов. Можете идти. А ты, Виктор Лазаревич, останься. Мне еще с тобой поговорить нужно.

Вернувшийся в Завидово Точка рассказал о решении райкома самому узкому кругу лиц, в который, конечно же, не входила Матрена Дивеевна Штопалиха. Но именно она, упредив всех, примчалась к Фене и, едва шагнув через порог, обрушила на хозяйку ошеломляющую новость:

— Левонтьевна, слышь-ко, тебя в депутаты Верховного Совету выдвигают!.. Левонтьевна!..

— Да ты с ума-то не сходи, Дивеевна! Разве такими делами шутят!.. О господи, придумают же чего! — И Феня, побледнев, схватилась за сердце, тяжело опустилась на скамейку.

— Да не шучу я, стара уж для этого… Виктор Лазырич примчался сейчас из району, пригласил к себе Настёнку Шпичиху да председателя Совету, сказал им про тебя, а моя племянница, Ольга, — она ведь теперь секретарь у председателя, — как есть все и…

Потрясенная и оглушенная, Феня уже не слышала, что еще тараторила старуха: сколь ни невероятной показалась Угрюмовой принесенная Штопалихой новость, как ни противился ей, этой новости, разум, но сердце-то не обманывалось, сжималось в радостном испуге.

37

Было это в воскресенье. Клуб убрали свежей июньской зеленью, красными транспарантами, лозунгами, разноцветными электрическими лампочками. У входа, на белой стене, портрет кандидата в депутаты Верховного Совета Российской Федерации Федосьи Леонтьевны Угрюмовой. Один угол сорвало с кнопки и завернуло ветром. К портрету приблизились самые первые избирательницы — Матрена Штопалиха и Антонина Непряхина. Матрена Дивеевна сказала своей спутнице:

— Давай-кось поправим, Антонина.

— Красавица… заботница наша! — Антонина, укрепив портрет, отошла немного назад и теперь любовалась землячкой.

Штопалиха стояла рядом и тоже просторно и светло улыбалась. Затем она важно поднялась по ступенькам крыльца в клуб, подошла к столу, взяла бюллетени. Вошла на минуту в кабину для тайного голосования, а выйдя оттуда, перед тем как опустить в урну аккуратно сложенные ею красную и синюю бумажки, посмотрела строго на дежуривших возле красного ящика пионерок, сказала:

— Глядите, глядите, мои золотые, чтобы порядок был.

К клубу со всех улиц и проулков стекался нарядный народ. В клуб люди подымались не торопясь, степенно, а выходили побыстрей. Мужички первым делом атаковали продовольственную автолавку, женщины — промтоварную. Девчата тут же, за автоларьком, прикрывая друг дружку простынкой или платком, примеряли на себе платья, юбки, повязывали разноцветные, тенетной тонкости и прозрачности, косынки. Меж мужиков выделялся Тишка. Рассовывая по карманам бутылки с пивом и еще что-то в соблазнительно яркой упаковке, принюхиваясь к какому-то пакету, он мечтательно говорил девушке-продавщице:

— Вот бы, милая, каждый день так-то… Что-то редковато к нам наезжаете. Где только прячете это богатство!

— Каждый день праздники не бывают! — бойко ответила та.

— А жаль, — вздохнул Тишка.

На площадке, перед самым клубом, посреди круга носился, выделывая черт знает что короткими ногами под веселое «Эх, яблочко!», вчерашний матрос Минька, щелкал ладонями себя по губам, по бокам, по щекам, по ягодицам, по каблукам ботинок и при всем при этом что-то там приговаривал. Отовсюду орали, подбадривали:

— Жарь, Минька, бога нет!

Минька, видать, уж приморился — выскочил из круга, позвал:

— Пошли, Гринька, гражданский долг исполним!

В клуб вбежали шалые от переизбытка неперебродившей молодой энергии. Хохоча, подтрунивая друг над другом, взяли у дежурной бюллетени и, не глянув на них, собрались опустить в урну. Штопалиха преградила им путь:

— А ну-ка марш в кабину! Ишь вы какие бойкие! Вот ты, Минька, аль забыл, кого выбираешь?..

— Теть Феню Угрюмову, разве мы ее не знаем!