Ивушка неплакучая

— И-и-и-их! — визжит Антонина, вновь выбегая на круг. — Дай ему жару, Машка!.. Крути, окаянного… лесного лешего! И-и-и-их! — И пошла, пошла по избе, пол ходуном заходил под ее ногами.

Антонина, пытаясь вовлечь и полухмельную Феню в набиравшее силу свадебное веселье, таща ее за руку и приплясывая, приговаривала:

Ходи изба, ходи печь —
Хозяину негде лечь!

Феня, краснея, пыталась направить его, это веселье, в более пристойное русло, а потому и запела:

Под лодкой вода,
И в лодке вода.
Девки юбки намочили —
Перевозчику беда!

Кое-как отделавшись от наседавших на нее и не в меру разохальничавшихся баб, она быстро вернулась на свое место и лишь теперь спокойно огляделась, узнала хорошенько, кто же был на этой свадьбе. Наскочив глазами на ожидавшего этого ее взгляда Авдея, она быстро вильнула ими в сторону, увидала незнакомого плечистого человека в темно-синем свитере, видать, тоже давно наблюдавшего за нею и теперь улыбнувшегося ей. Обрадовалась, хотя и не призналась бы самой себе, что обрадовалась, не обнаружив за свадебным столом Наденки Скворцовой и ее матери, а более всего тому, что Авдей смотрел — она это чувствовала — только на нее одну и, то и дело склоняясь к сидевшему рядом с ним уж немолодому, но красивому мужчине, рассказывал ему о ней: боковым зрением видела, как мужчина в ответ утвердительно качал головой и тоже смотрел на нее. Когда Феня поднялась, собираясь уходить, она уже знала, что вслед за нею подымутся и они, Авдей и тот другой, в синем шерстяном свитере, плечистый и загорелый. Во дворе Авдей, робея, путаясь в словах, познакомил их:

— Это мой фронтовой товарищ… Чигирь… Чигарев Лешка… Алексей Романович. Помнишь, Феня, я тебе писал про старшего сержанта, с которым мы из немецких лагерей пытались бежать?.. Так вот он!.. Жив, здоров!.. Познакомьтесь, пожалуйста!..

— Какими судьбами к нам? — спросила Феня, не торопясь отнять у Чигарева свою руку, которую тот все еще держал в своей руке и словно бы не знал, что с нею делать, куда деть.

— По мелиорации я… Из области к вам, в Краснокалиновский район, командирован. Я ведь ваш земляк… Узнал в Краснокалиновске про него вот, про дружка своего боевого, ну и подался к вам…

— Надолго? — спросила Феня.

— Дня на два. Вот переночую, погляжу…

— Где ж ночевать-то собрались?

— Да вот… — Чигирев взглянул на Авдея.

— У меня, где ж еще! — быстро сказал Авдей, обидевшись на то, что был задан этот праздный вопрос.

Но Феня не смирилась, спросила резко:

— Где это у тебя? У Штопалихи?

— Зачем же… У меня, чай, свой дом есть…

— Нету у тебя никакого дома! — Угрюмовская, хорошо знакомая Авдею непреклонность и жестокость послышались в ее голосе. А Феня продолжала: — Нечего ему у вас делать. У меня вон полдома пустые. Сын давно в армии. Отдам твоему товарищу Филиппову кровать. Покойнее будет. А то твоя теща заговорит до смерти!..

— Да я ж к матери своей его!..

— А та тоже не лучше! Тоже язычок… Пойдемте ко мне, Алексей Романыч. Самовар сейчас поставлю, чайком угощу, хватит самогонище-то лакать на этой свадьбе. Пускай без нас повеселятся!

Уже за Фениным столом, отхлебывая горячий чай, явно подражая хозяйке, из блюдца, Чигирев еще раз отрекомендовался:

— Я инженер по мелиорации, хозяюшка… простите, никогда не могу запомнить имени при первом знакомстве… как вас величать?

— Феня. Федосья Леонтьевна Угрюмова… По поливному делу, значит, вы? — сказала Феня. — Это хорошо. Измучились мы с засухой. А с другой стороны, и болот у нас хватает. Неплохо бы осушить какие…

Авдей поднял глаза на Феню, с удивлением слушая: откуда, мол, ей ведомы незнакомые эти слова — «мелиорация», «ирригация»?

Чигирев между тем пояснял:

— Пощупаю вот глазами вашу речку — погляжу, где плотину возводить.

— Она не баба, наша речка, чтоб ее щупали, — неожиданно грубо и поспешно сказал Авдей, нацелившись перевести разговор на иной лад. — Ты там, Феня, погляди, может, что горяченькое отыщется в твоей печке?

После Тишкиной свадьбы в животе что-то урчит, от пустоты, должно… Так что погляди там…

— Обождешь, — тихо, но властно осадила его Феня. — Дома у себя командуй. — Переменив мгновенно суровость на приветливость на своем и при улыбке строговатом лице, она вновь обратилась к инженеру: — Плотинешка и раньше, была, три мельницы крутила, да забросили в войну. А вот не знаю, хватит ли для наших полей и лугов воды в речке Баланде?.. У нас ведь шесть тысяч гектаров одной пахотной, а потом огороды, колхозные и индивидуальные…

«Индивидуальные»! — думал про себя Авдей. — И откуда она только нахваталась таких мудреных словечек! Скажи на милость! Это с ее-то тремя классами!» А сам глядел на Феню вроде уж другими глазами, не в силах сдержать невольного восхищения ею. Видел, что и его фронтовой товарищ смотрел на нее так же, и, обожженный остреньким и стыдным огоньком вспыхнувшей внезапно ревности, хмурился.

Чигирев тем временем уже рассматривал фотографию Филиппа, принесенную хозяйкой из горницы.

— Неужели у вас такой сын?