Из Африки

Das Paradies auf Erde
Ist auf dem Rucken der Pferde
Und die Gesundheit des Leibes
Am Busen des Weibes.[5]

Фарах, присоединившийся ко мне еще в Адене, видевший генерала и знавший о нашей дружбе, захватил генеральскую фотографию и хранил ее вместе с деньгами и ключами, чтобы в случае нашего пленения сунуть ее под нос германским военным. Он возлагал на эту реликвию большие надежды.

Как красивы бывали вечера в резервации маасаи, когда мы достигали на закате берега реки или водоема, где распрягали волов! Саванну уже окутывала тьма, однако воздух оставался прозрачен. В западной части небосклона разгоралась одинокая звезда: сейчас она была серебряной точкой, но ночью станет соперничать с луной. В легкие проникал холодный воздух, высокая трава, покрытая росой, издавала вяжущий аромат. С минуты на минуту должен был начаться концерт цикад. Я сливалась с травой, с воздухом, с невидимыми отсюда горами, с волами. Я вбирала в себя ночной ветерок, колышущий ветви терновника…

Спустя три месяца я внезапно получила распоряжение отправляться домой. Система в конце концов сложилась, из Европы прибыли регулярные войска, и моя экспедиция в этих условиях стала, наверное, казаться экстравагантностью. Мы двинулись в обратный путь, проходя с тяжелым сердцем по местам, где прежде устраивали стоянки.

Система исчисления на суахили

В начале моей африканской эпопеи меня учил числительным на языке суахили молодой и робкий скотовод-швед. Слово, означающее на суахили цифру девять, звучит для уха шведа неприлично, поэтому он не желал знакомить меня с ним и, проговорив «семь» и «восемь», отводил взгляд и принимался утверждать, что цифры девять в этом языке не существует.

— Неужели они умеют считать только до восьми? — удивлялась я.

— Ничего подобного, — поспешно отвечал он. — У них есть и десять, и одиннадцать, и двенадцать, и все остальное, а вот девятки нет.

— Как же так получается? — недоумевала я. — Что, скажем, происходит, когда они доходят до девятнадцати?

— Девятнадцати у них тоже нет, — врал он, краснея, но не собираясь отступать. — А также девяноста и девятисот. Ведь эти слова на суахили построены на цифре девять. Но все остальные числа у них есть, можете не сомневаться.

Я подолгу размышляла об этой чудной системе, получая почему-то от этих мыслей удовольствие. Я столкнулась с народом, обладающим оригинальным мышлением и отвагой отказаться от всеобщего педантизма в исчислении.

Один, два и три, рассуждала я, — единственная непрерывная последовательность простых чисел, а восемь и десять — единственная четная последовательность. Существование числа девять можно бы было попытаться доказать, утверждая, что число три должно множиться само на себя. Но, собственно, с какой стати? Раз не существует квадратного корня из двойки, то и тройка может обходиться без квадрата. Если представлять каждое число суммой однозначных цифр, доведя его в конце концов до вида цифры, то на результатах не отразится, имелась ли у вас изначально цифра девять или ее множество, так что существование девятки можно отрицать, к чести системы исчисления суахили. В то время боем у меня был Захария, у которого отсутствовал на левой руке безымянный палец. Я полагала, что у африканцев это встречается сплошь и рядом, так как упрощает арифметику, когда они считают на пальцах.

Стоило мне поделиться своими соображениями с посторонними, как меня прервали и просветили. Тем не менее, я по-прежнему живу с ощущением, что существует туземная система исчисления, в которой нет девятки и которая вполне устраивает этих людей и очень им помогает.

В этой связи мне вспоминается датский священник, который сообщил мне, что не верит, что Господь мог сотворить восемнадцатый век.

«Не отпущу, покуда не благословишь меня»

Когда в марте после четырех месяцев жаркой и сухой погоды выпадают дожди, африканская природа быстро начинает удивлять своей свежестью и буйством. Однако фермер не осмеливается доверять ее Щедрости: он напрягает слух, опасаясь, как бы не ослаб шум дождя. Ведь вода, которую пьет в это время земля, станет основой существования фермы, всей ее растительности, животных и людей на протяжении последующих засушливых месяцев.

Глаз радуется, когда все дороги на ферме превращаются в водные потоки; фермер тонет в грязи, пробиваясь к зацветшей кофейной плантации, но все равно пребывает в восторженном настроении.

Но случается и так, что вечером в разгар сезона дождей сквозь худосочные облака начинают проглядывать звезды; тогда фермер сверлит небеса взглядом, стоя на пороге своего дома и выпрашивая еще дождя. Он взывает: «Дай еще, и побольше! Мое сердце взывает к тебе, и я не отпущу тебя, покуда не дождусь благословения. Затопи меня, если на то будет твоя воля, но не убивай своим капризом. Забудь про coitus interruptus[6], о, небо!»