Из Африки

В начале сезона дождей, когда на месте спаленной травы появляются свежие стебельки, в саваннах носятся тучи ржанок. Воздух над равнинами всегда напоминает воздух моря, горизонт заставляет думать о морском просторе; здесь так же беспрепятственно дуют ветры, а сгоревшая трава имеет соленый запах; отросшая трава и подавно ходит волнами. Когда зацветают белые гвоздики, трудно не вспомнить белые барашки вокруг датских островов. Ржанки, летающие над саванной, тоже похожи на морских птиц: они ведут себя, как морские птицы на берегу, на считанные мгновения опускаясь в траву и с криком выпархивая из-под конских копыт, наполняя прозрачное небо хлопаньем крыльев и пронзительными криками.

Венценосные журавли, опускающиеся на свежезасеянное кукурузное поле, чтобы таскать зерна из земли, компенсируют свои воровские замашки славой добрых вестников, всегда предшествующих дождям; к тому же они радуют нас своими танцами. Когда эти рослые птицы собираются большими стаями, одно удовольствие смотреть, как они расправляют в танце крылья. Их танец поражает стильностью и некоторой деланностью: зачем этим прирожденным летунам прыгать на месте, словно их притягивает земля? Их балет кажется священнодействием, ритуальной пляской; возможно, журавли пытаются соединить небо и землю, подобно крылатым ангелам, расхаживающим вверх-вниз по лестнице Иакова. Эти нежно-серые существа в бархатных черных шапочках, увенчанные веерами-коронами, похожи на вдохновенные фрески. Улетая после танца, они, как бы в подтверждение священного характера недавнего представления, издают то ли крыльями, то ли голосом чистый звенящий звук, похожий на отдаленный колокольный перезвон. Его слышно еще долго, когда сами птицы давно исчезли из виду, подобно благовесту из-за облаков.

Еще одной гостьей фермы была птица-носорог, лакомившаяся каштанами. Это весьма странное создание. Увидеть их — само по себе приключение или испытание, причем не из приятных, потому что они имеют слишком умудренный жизнью вид. Как-то утром, еще до рассвета, я была разбужена стрекотом и насчитала с террасы сорок одну птицу-носорога, рассевшихся на ветвях деревьев вокруг лужайки. Издали они выглядели даже не как пернатые, а как фантастические безделушки, развешанные в беспорядке беспечным малышом. Оперенье у них иссиня-черное; это благородная африканская чернота, накапливаемая веками, как сажа, и подтверждающая, что нет более элегантного, сильного и живого цвета, чем черный. Все птицы-носороги оживленно переговаривались, однако из приличия не повышали голос, как наследники после похорон. Утренний воздух был прозрачен, как хрусталь, траурная стая выглядела свежей и невинной; позади нее поднималось в небо красное солнце. Каким может выдаться день после такого многозначительного утра?

Среди всех африканских пернатых самой трогательной окраской отличаются фламинго: это розовый тон цветущего олеандрового куста. У них невероятно длинные ноги и прихотливый изгиб шеи и туловища, словно уходящее корнями в древность целомудрие принуждает их принимать самые замысловатые и трудные позы.

Однажды я плыла из Порт-Саида в Марсель на французском корабле, перевозившем полторы сотни фламинго для акклиматизации в марсельском парке. Они были посажены по десять штук в грязные ящики, завешанные брезентом, где тоскливо жались друг к дружке. Отвечавший за их перевозку человек сказал мне, что ждет после плавания двадцатипроцентного падежа.

Эти птицы не созданы для подобного обращения: в качку они теряли равновесие, у одних ломались ноги, другие просто тряслись от ужаса. Ночью, при сильном ветре, когда корабль то и дело взлетал на волнах, из темноты раздавались испуганные крики несчастных фламинго. Каждое утро сопровождающий выбрасывал за борт одну-две издохшие птицы. Украшения Нила, сестры лотоса, плывущие над водой, как туман в лучах восходящего солнца, превращались здесь в комки перьев с двумя нелепо торчащими палками. Мертвые птицы какое-то время плыли за кораблем, покачиваясь на волнах, а потом шли ко дну.

Паня

Шотландские борзые, проводившие рядом с человеком несчетные поколения, приобрели вполне человеческое чувство юмора и умеют смеяться. Их юмор сродни юмору африканцев, которым становится смешно, когда что-то вокруг происходит не так, как полагается. Юмор такого типа может превзойти только народ, у которого появилось искусство и церковные традиции.

Паня был сыном Даска. Однажды я гуляла с ним у пруда, где росли высокие стройные эвкалипты. Внезапно он убежал от меня, скрылся среди деревьев, а потом снова появился, приглашая меня следовать за ним. Я послушалась и увидела на ветке кота-сервала. Эти хищники — гроза кур, поэтому я окликнула негритенка, оказавшегося поблизости, и попросила принести мне из дома ружье. Получив в руки оружие, я прицелилась и выстрелила. Сервал камнем свалился с высоты на землю. Паня мгновенно вцепился в него и стал трепать, довольный представлением.