Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире

— Слышу. Я думаю. — Она еще немного помолчала. — У тебя когда-нибудь была ностальгия?

— Это что такое?

— Ностальгия — значит тоска по дому.

— A-а. Была, конечно.

— И когда последний раз?

— Когда папа оставил нас у тети Лотти, а сам повез маму в больницу.

— У меня тоже. Именно в тот самый день, — призналась Эмма. — Правда, я тогда была маленькая.

— Как ты думаешь, почему тогда у нас была ностальгия, а сейчас — хоть бы что?

Эмма задумалась.

— Наверно, тогда мы беспокоились, хотя сами не знали почему. А знали бы, что домой мама вернется вместе с Кевином, — беспокоились бы еще сильнее. Помню, ты весь день сосал палец и таскал за собой плюшевого мишку. Тетя Лотти все пыталась его у тебя отобрать и постирать.

Джимми хмыкнул.

— Наверно, ностальгия бывает, когда не знаешь, что тебя ждет.

— Или когда не знаешь, что надо делать, — добавила Эмма. — А мы-то с тобой знаем! Смотри, как здорово мы устроились. Так что, если мы не скучаем по маме с папой, значит, они сами виноваты.

Этот вывод утешил Джимми. Эмма тоже была довольна.

— Хорошо, что мы с тобой поговорили про ностальгию. Я будто почувствовала себя старше. Хотя это, конечно, потому, что я всегда была старшим ребенком в семье. И всегда знала, что делать.

И дети уснули, предоставив Микеланджело, «Ангелу» и всему итальянскому Ренессансу терпеливо дожидаться утра.

Глава 6

Наутро они проснулись затемно, но все же позже, чем обычно. Музей открывался только в час. Первой встала Эмма и принялась одеваться. Джимми открыл глаза.

— Знаешь что, — сказал он, — все-таки воскресенье есть воскресенье. Даже здесь чувствуется.

— Ага, — кивнула Эмма. — Надо бы пойти в церковь, как думаешь?

— Давай лучше помолимся в зале Средневековья, — предложил Джимми. — Там еще такие красивые разноцветные стекла, помнишь?..

В средневековой часовне с настоящими витражными окнами они опустились на колени и прочли «Отче наш». А еще Джимми напомнил Эмме попросить у Бога прощения за украденную газету. Теперь, после утренней молитвы, воскресенье стало совсем настоящим.

— Идем, — поторопила Эмма, поднимаясь, — идем же скорее к ангелу!

Они долго и пристально рассматривали статуэтку, но никаких путеводных нитей так и не обнаружили — даже после всего, что прочли в библиотеке. Жизнь в музее разбаловала их: они привыкли видеть в каждом зале подробные схемы, указывающие верный путь…

— Как все-таки обидно, что мы не можем ее потрогать, — пожаловалась Эмма.

— Зато мы живем с ней под одной крышей! И нас таких всего двое на свете!

— Миссис Франквайлер тоже жила с ней под одной крышей. Она наверняка трогала ее…

— Ага, и обнимала, — ухмыльнулся Джимми.

— Вот она точно знает, Микеланджело это или нет!

— Еще бы ей не знать! — Джимми обхватил себя руками, склонил голову набок и мечтательно забормотал: -

Каждое утро, просыпаясь, миссис Франквайлер крепко обнимала статую, заглядывала ей в глаза и говорила: «Ну, детка, скажи мне, кто тебя изваял?» И вот в одно прекрасное утро…

— Ну все, хватит! — оборвала его Эмма. — Я не желаю больше этого слушать!

И, демонстративно отвернувшись от брата, она снова уставилась на «Ангела». Но тут из зала итальянского Ренессанса послышались шаги. Это охранник спускался по главной лестнице!

Сердце у Джимми заколотилось вдвое быстрее. Конечно, в воскресенье музей открывается поздно, вот они с Эммой и потеряли бдительность. Давно пора сидеть в укрытии, а они крутятся в центре зала… да еще эта подсветка — «убицца»!

Джимми схватил Эмму за руку и затащил за будочку, из которой желающим выдавали напрокат плейеры с наушниками и кассеты для самостоятельных экскурсий. Они присели на корточки, затаились в полумраке, но все равно чувствовали себя такими же голыми, как толстая дама на картине в зале итальянского Ренессанса.

Когда возле «Ангела» шаги смолкли, Джимми решил снова прибегнуть к телепатии. «Идти дальше! Не останавливаться! Да-альше… Да-альше…» — бомбардировал он охранника мысленными посланиями. Метод, как всегда, сработал: охранник послушно двинулся дальше, в сторону египетского крыла. Дети не позволили себе даже вздоха облегчения. Все-таки они уже многому успели научиться.

Выждав — «на всякий пожарный!» — двенадцать минут, Джимми дернул Эмму за край курточки, и они поднялись на ноги, стараясь не издавать ни звука. Джимми бесшумно сделал шаг в направлении главной лестницы. Эмма сразу поняла, что он задумал. Какое счастье, что Джимми умеет так быстро соображать и так четко действовать. И как хорошо, что площадь музейных залов — целых двадцать акров. Охранник снова объявится здесь не раньше чем через час.

Они крадучись поднимались по широкой лестнице, держась поближе к перилам. Шаг — пауза, шаг — пауза. Так, замирая и прислушиваясь после каждого движения, они добрались до укрытой бархатом платформы, на которой еще вчера стояла статуэтка. Эмма остановилась посмотреть — отчасти по привычке, а отчасти потому, что ее притягивало все связанное с «Ангелом». Джимми тоже остановился, но лишь затем, чтобы перевести дыхание.