— Что длать!
— Куда же вы теперь дете?
— Я теперь ду въ Екатериненбургъ.
— Куда?
— Въ Екатериненбургъ.
— Изъ Царицына на Астрахань въ Екатериненбургъ? спросилъ я.
— Да-съ.
— Какъ же вы подете?
— Изъ Астрахани, гд я дамъ нсколько представленій, поду на Гурьевъ, изъ Гурьева на Екатериненбургъ, а потомъ поду по всмъ сибирскимъ городамъ.
— Помилуйте!.. Да вдь этимъ путемъ вы длаете нсколько тысячъ верстъ лишнихъ!
— Этимъ путемъ для меня лучше.
— Чмъ же лучше?
— По пути я буду магическіе опыты производить: тамъ профессоровъ магіи никогда не было.
— Гд же вы будете свои фокусы показывать?
— По пути во всхъ городахъ.
— Да тамъ и городовъ нтъ.
— Буду зазжать къ помщикамъ.
— И помщика нтъ ни одного.
— Посмотрите, пожалуйста, какое прекрасное кушанье! сказалъ, подходя ко мн, греческій купецъ, радостно показывая кушанье, положенное на чайное блюдечко.
— Покажите.
Вроятно немногіе отгадаютъ, какое было кто прекрасное кушанье.
— Хорошо? спросилъ грекъ.
— Что кто?
— Щучья икра съ деревяннымъ масломъ! отвчалъ грекъ, весь сіяя отъ радости.
— Пахнетъ не очень хорошо.
— Нтъ, очень хорошо…
Впрочемъ, о вкусахъ не спорятъ: грекамъ очень понравилось деревянное масло, самаго дурнаго качества, которое держатъ на пароход для смазки машины.
Грекъ побжалъ кушать свое деревянное масло, а ко мн подошелъ парень лтъ 26, въ полумонашеской одежд, котораго я видлъ наканун въ общей кают, сильно выпившимъ; онъ тогда лежадъ на диван и загадывалъ загадки далеко не двусмысленнаго содержанія, чмъ потшалъ армянъ-пассажировъ.
— Спаси васъ Господи! сказалъ онъ, подходя и кланяясь по монашески.
— Покорно васъ благодарю.
— Вы худа дете?
— Я въ Астрахань… А вы куда?
— Я по монастырямъ — Богу трудиться, для своей души!… смиренно отвчалъ онъ.
— Вы монахъ?
— Нтъ еще.
— По платью васъ можно за монаха принять.
— Желаю быть монахомъ.
— Куда же вы теперь дете?
— Въ Казань.
— Какъ въ Казань?
— Да пока въ Казань, а такъ, ежели Богъ грхамъ потерпитъ, пойду въ Тобольскъ.
— Изъ Царицына въ Казань черезъ Астрахань…
— Богъ пути указуетъ…
— Хотите, я вамъ найду попутчика: онъ почти тмъ же путемъ въ Тобольскъ детъ.
— Сдлайте милость!
— Извольте.
— А позвольте васъ спросить, спрашивалъ меня желающій принять монашество:- изъ какихъ чиновъ будетъ мой будущій сопутникъ?…
— Чина его я не знаю.
— Занятіе?…
— Онъ фокусникъ.
— Помилуйте! и желающій принять монашество отвернулся отъ меня съ негодованіемъ.
Никакъ не ожидалъ я найдти двухъ пассажировъ, которые, не сговариваясь между собой, избрали такой оригинальный маршрутъ въ Тобольскъ. Подумавъ, я пересталъ удивляться: я и самъ, кажется, ду въ Москву изъ Орла на Астрахань, Красный Яръ…
— Посмотрите, пожалуйста, показывалъ мн маслину грекъ, скушавшій икру съ деревяннымъ масломъ: — вотъ изъ чего длается это масло… Я нашелъ это въ жилетк въ карман. Покушайте, пожалуйста, какъ это прекрасно-вкусно!… Какъ кто прекрасно-хорошо!…
Не только покушать, и дотронуться я не ршался до маслины, пролежавшей у грека въ карман боле мсяца, и поспшимъ удалиться и отъ грека и отъ маслины.
— Посмотрите, на сколько рчекъ разбилась Волга! сказалъ козакъ, показывая мн на Волгу, которая чмъ ниже, тмъ боле усяна островами.
— Да, много…
— Сколько рчекъ, ручьевъ какая рка принимаетъ, назидательно проговорилъ другой козакъ: — на сколько рчекъ та рка подъ конецъ и разбивается.
Я пріхалъ въ Астрахань; но объ Астрахани, Красномъ Яр посл, въ другомъ мст.
Я ничего не говорю о берегахъ Волги; отъ Царицына до Астрахани такъ однообразны эти берега, что объ нихъ и сказать нечего: правый берегъ возвышается обрывомъ иногда на нсколько аршинъ, а лвый совсмъ равнина нескончаемая, и все это голо до нельзя; кое-гд показывается тальникъ, да еще надо прибавить, что я прозжалъ эти мста раннею весной, когда даже зелени никакой не было. Разъ только вс встревожились: будемъ прозжать мимо дворца князя Тюмени!… Мимо дворца калмыцкаго князя! Заговорили вс пассажиры, не дозжая до дворца калмыцкаго князя еще верстъ за десять. Подъхали въ дворцу — очень обыкновенный помщичій домъ, да еще и помщика-то не очень богатаго.
Красный Яръ, 1869 г…