Из 'Автобиографии'

Я знавал в своей жизни только одну Этту Бут, и она мгновенно возникла передо мной, как живая. Словно она подошла и стала рядом с этой толстенькой старушкой — во всей красе и наивной прелести своих тринадцати лет, с тугими косами, в огненно-красном платье до колен. Да, Этту я помнил отлично. И тут же передо мною возникло другое видение, и в центре его, на серо-черном фоне, как факел, горело платье этой девочки. Но видение не пребывало в неподвижности, в покое. Место действия — большая зала для танцев в каком-то на скорую руку сколоченном строении, не то в Голд-Хилле, не то в Вирджиния-Сити, Невада. Две-три сотни дюжих мужчин отплясывают с завидным усердием. И в этом вихре кружится и сверкает алое платьице Этты; она единственная танцорка в этой мужской толпе. Ее мать — дородная, улыбающаяся — сидит одна у стены, как на троне, и с безмятежно-довольным видом взирает на всеобщее веселье. Она и Этта — единственные здесь представительницы своего пола. Часть мужчин изображает дам; левая рука у них повязана носовым платком — это их отличительный признак. Я с Эттой не танцевал, я тоже изображал даму. За поясом у меня торчал револьвер, как и у остальных дам, а также у кавалеров. Зала наша была всего лишь унылый сарай, освещенный сальными свечами в люстрах из бочоночных обручей, подвешенных к потолку; и сало капало нам на головы. Было это в начале зимы 1862 года. И только через сорок четыре года наши с Эттой пути опять скрестились.

Я спросил про ее отца.

— Умер, — отвечала она.

Я спросил про ее мать.

— Умерла.

Еще вопрос — и я узнал, что она давно замужем, но детей у нее нет. Мы пожали друг другу руки и расстались. Она отошла шага на четыре, потом вернулась, глаза ее были полны слез, и она сказала:

— Я здесь чужая, далеко от всех друзей, да и друзей-то у меня осталось — по пальцам перечесть. Почти все умерли. Уж я вам расскажу свое горе. Кому-то я должна рассказать. Нет сил одной его нести, пока не притерпелась! Доктор мне только что сказал, что муж мой не сегодня-завтра умрет, а я и понятия не имела, что он так плох.

СНОВА ПРО ОРИОНА

Эксперимент с курами занял, сколько помнится, всего год, самое большое — два. Он обошелся мне в шесть тысяч долларов. Я думаю, что Орион был просто не б силах расстаться со своей фермой и что его тесть взял ее обратно из чистого самопожертвования.

Орион вернулся к адвокатской деятельности и, очевидно, тянул эту лямку с перерывами в течение следующей четверти века, но, насколько мне известно, адвокатом он только числился, клиентов же не имел.

Моя мать скончалась на восемьдесят восьмом году, летом 1890 года. Она скопила немного денег и завещала их мне, потому что от меня же их и получила. Я отдал их Ориону, он поблагодарил и добавил, что я достаточно долго его поддерживал, а теперь он снимет с меня это бремя и, более того, надеется выплатить мне ссуду частично, а может быть, и полностью. И вот он употребил материнские деньги на большую пристройку к дому с расчетом пускать жильцов и разбогатеть. Не будем останавливаться на этой его затее она тоже кончилась ничем. Жена Ориона очень старалась об успехе этого их предприятия, а уж если кто-нибудь мог тут добиться успеха, так это она. Она была хорошая женщина и вызывала всеобщую симпатию. Правда, непомерное тщеславие порядком ей вредило, но при своей практичности она непременно стала бы получать с пансиона солидный доход, не будь обстоятельства против нее.

У Ориона возникали и другие планы, как расплатиться со мной, но, поскольку они всегда требовали капитала, я их не поддерживал, и они не осуществлялись. Как-то он задумал издавать газету. Это была бредовая затея, и я, рискуя показаться грубым, пресек ее в корне. Потом он изобрел механическую пилу, сам кое-как ее соорудил и даже пилил ею дрова. Это была остроумная, толковая машина, она принесла бы ему немалые деньги, но в самый неподходящий момент провидение опять вмешалось и все испортило. Решив взять патент на свое изобретение, Орион обнаружил, что точно такая же машина уже запатентована, изготовляется и процветает.

Однажды штат Нью-Йорк назначил премию в 50000 долларов за проект парового катера для канала Эри. Орион работал над проектом два или три года, закончил его и снова был готов протянуть руку и схватить, казалось бы, верное богатство, но тут кто-то обнаружил в его проекте изъян: катер не годился для зимней навигации, а в летнее время его колеса поднимали бы такую волну, что смыли бы к черту штат Нью-Йорк по обоим берегам канала.