Из Бездны (СИ)

Это вьетнамская деревня Сонгми, полностью уничтоженная американскими войсками. 504 человека зверски убиты. Убивали взрослых мужчин, стариков, детей и женщин! Причем последних перед смертью ещё и насиловали! Такое вот спасение Вьетнама от коммунистической экспансии, как это задекларировано в документах правительства, объясняющих причины вторжения во Вьетнам. Причем, эта бойня произошла ещё 16 марта 1968 года, но правительство скрывало это от общественности. Батальон «Чарли», который участвовал в этом геноциде, получил устное поощрение от командования за блестяще выполненную работу. Видимо они видели это как героический бой доблестной пехоты против вьетконговцев, а не как зверски жестокое убийство беззащитных мирных жителей. Армия США в тот день потеряла человеческое лицо. У меня всё, с вами был Сэймур Херши.

Далее последовали кадры с телами вьетнамцев, горящей деревней, солдатами на фоне трупов, окровавленной вьетнамской девушкой, лежавшей среди соломы, детей со вспоротыми животами...

— Готовьтесь, парни, если это попало в национальное телевидение, то об этом уже узнал каждый. — произнес Уилл, его лицо ничего не выражало. — Травля начнется завтра, а может уже и сегодня.

— Дорогая, я дома! — открылась парадная дверь и в дом вошел Мортимер Хендерсон, отец Дастина. — Дорогая? Привет, ребята. Где Клавдия?

— Она на кухне. — ответил Дастин, чуть испуганно.

Со стороны кухни раздался плач.

— Что, мать его, происходит?! — напрягся мистер Хендерсон.

— Только что передали репортаж по одному акту геноцида из Вьетнама... — начал Уилл.

Мистер Хендерсон ушел на кухню. Оттуда раздался плач, затем тихие увещевания от отца Дастина, а затме Клавдия начала тихо говорить ему что-то.

— Убирайтесь из моего дома, подонки. — холодно потребовал он, выйдя. — И ты тоже, Дастин. Убийцам и насильникам здесь не место! Мне вызвать копов?! Вон!!!

*Подъезд дома Саманты Баунд*

— Саманта, мне нужны мои деньги. — сказал Таргус, войдя в квартиру.

— А, ты же Таргус, тот самый, да... — Саманта была не в себе, возможно даже под кайфом.

— Ты под кайфом? — поинтересовался он.

— А тебе какая печаль, папаша? Хочу, курю, хочу, ширяюсь... — глупая улыбка не сходила с её лица. Расширенные зрачки голубых глаз, тёмно-синие мешки, сыпь на лице, следы инъекций на руках. Конченая. Одежда на ней была яркая, цветастая и совершенно не подходила сезону. — Я дитя цветов, цветы мои друзья.

— Ты попала в компанию плохих цветов, идиотка. — покачал головой Таргус. — Мне нужны мои деньги.

— Деньги? Какие деньги? — включила дурочку Саманта.

— Не играй со мной, я могу выпотрошить тебя одним движением клинка. — пригрозил ей Таргус, сближаясь.

— Как тех людей в Сонгми?! Ты зло! Убийца и насильник! Ненавижу тебя! — заорала Саманта.

— Ты слишком серьезно воспринимаешь эту наносную житейскую шелуху, это неприемлемо. Особенно для адепта Бездны.

Дневник Саманты вспыхнул. Она сфокусировала свой расфокусированный взгляд на нем и открыла его.

Затем молча зашла в дом, гремела какими-то банками и вытащила наружу пыльную коробочку из-под жевательного табака.

— Вот твои деньги. Не хочу больше иметь с тобой ничего общего. — сказала она напоследок и захлопнула дверь.

Таргус вернулся в машину Стива.

— Стив, тебе есть что ловить в этом городе? — спросил он, сев на переднее пассажирское сиденье.

— Вчера за ужином позвонил отец Уилла, сказал моему бате, что не хочет, чтобы я приходил на работу. — пожал тот плечами.

— Деньги есть, нужно валить куда-то из Чикаго, здесь вас слишком многие знают. Нужен город, где всем на всех плевать. — поделился соображениями Таргус, повернувшись к остальным.

— Нью-Йорк? — предложил Уилл.

— Лос-Анджелес? — Майк вопросительно уставился на Таргуса.

— Лас-Вегас. — скорее утвердительно произнес Дастин.

— По идее, Вегас столица американского бокса, там можно подняться. В Нью-Йорке ловить нечего, видел репортаж, как многотысячная толпа мутных типов шествовала по городу с антивоенными лозунгами и транспарантами, нам там рады не будут. А Лос-Анджелес... В Голливуде будет тяжело устроиться, с нашими-то историями. — разложил все Таргус по полочкам. — Они с такой яростью и остервенением обвиняют нас во всех этих зверствах, что я сам уже верить начал.