Из блокады (СИ)

— Ты бы что попроще спросил, парень! — немного подумав, ответил Леший. — Не инженер я, чтобы о таком судить. Вот если про зверьё разное… Савка, у вагонов тормоза бывают?

— Как у машины? — уточнил тот. — Стояночный толмоз?

— Да, наверное, — неуверенно согласился Леший. — Что-то вроде.

— Не знаю. Надо посмотлеть, как там устлоено.

Вскоре из-под цистерны донеслось бормотание механика. Потом внизу плескалось, скрежетало и постукивало. У Савки выветрились из головы прошлые неприятности, он думал о новом деле, а одновременно две мысли его мозги не вмещали, но мы, сидя наверху, сильно беспокоились. Мы высматривали, не всколыхнёт ли воду рябь, не заволнуются ли островки ряски. Глаза слезились от солнечных бликов, но мы всё равно следили за болотом. Через десять минут Савка забрался наверх, улыбка во всю физиономию, с голого тела вода вперемешку с тиной капает.

— Есть что-то, — он сковырнул с бедра пиявку. — Такая штучка, на баланку похожа. Леший, дай солялку, отмачивать надо, лжавое всё, не поедет. И под колёсами какие-то железки, к лельсам плилжавели, лом надо.

Солнце давно перевалило за полдень. Мы спорили, как лучше подцепить вагон, выдержит ли трос, а если лопнет, не хлестнёт ли по трактористу? Леший нудел для порядка: фигня, мол, это, вы все дураки, и затея ваша дурацкая. Ничего путного не выйдет, а время потеряли — будь здоров! Уже полпути до дома прошли бы! А если что-то с трактором случится, так Леший прямо здесь, без суда, всех троих расстреляет! Потом-то его Хозяин укокошит, но сперва он нас.

Заревел двигатель, заскребли, баламутя воду, гусеницы, тросы натянулись, будто струны. Трактор задрал нос. И… вагон не шелохнулся. Савелий подал назад. И снова вперёд. И опять назад. Леший ехидно ухмылялся, мол, а вы, наивные, чего ждали?

Ржавый скрип оцарапал уши, я вздрогнул от неожиданности. Что-то где-то сдвинулось, что-то прокрутилось, рельсы отпустили пристывшие, казалось, навечно колёса, и вагон, лязгая и скрежеща, тронулся с места. Леший подпрыгнул.

— Получилось, получилось же, чтоб вас разорвало! — закричал он, и полез обниматься.

Прицепили мы к цистерне бочку. Долгим, очень долгим оказался путь домой. Савелий часто останавливался и что-то проверял. Слышался надрывный скрежет. Механик извёл весь драгоценный запас масла, но всё равно вагон скрипел и громыхал, что-то постоянно перегревалось. И всё же мы двигались, хоть и со скоростью больной жабы. Дома в этот день нас так и не дождались: трактор заглох, чуть-чуть не доехав до Нерлея.

День третий

Жизнь — стерва полосатая. Кажется, прикормил удачу — вот она, милая, клюёт из ладоней, и никуда улетать не собирается. Вдруг: «бац!» — клювом по лбу. Искры из глаз, да в голове сумбур; сразу и не сообразишь, во что вляпался, и как из этого выпутываться!

С утра масть попёрла, хотя вечером всё пошло наперекосяк. Починить заглохший трактор не удалось — лишь зря проваландались до темна. Леший изнервничался, Антон повздорил с Савкой, тот на всех обиделся и сказал, что шибко умные пусть сами ремонтируют дурацкую машину, а он без нужных запчастей чинить трактора не умеет. Когда стало понятно, что засветло мы в Посёлок не успеваем, пришлось думать, где переночевать. Искать приключения в ночном лесу желающих не оказалось — лесники вовсе не безбашенные, как о них думают. Предусмотрительные, это да — на всякий случай в каждом окрестном селении заимки устроили. Можно день в убежище пересидеть, а можно и дольше, если нужда заставит. Еда, тёплые вещи, кое-что по мелочи про запас приготовлено.

Схоронились мы в избушке; окна закрыты крепкими ставнями, дверь заперта на засов, а всё равно жутко; ни Ограды, ни дружинников на вышках — лес, буквально, за порогом. Железная печка вмиг нагрела затхлый воздух, и сделалось уютно, почти как дома. Только всё равно не дома, от каждого ночного звука мурашки по телу и уснуть не получается. Ночь коротали под разговоры ни о чём, а утром — ещё роса не просохла — вернулись в Посёлок. Когда мы подошли к Южным воротам, Савелий от избытка чувств загорланил песню. Тут я и понял — отпустило. Физиономии дружинников до того родными показались — облобызал бы каждого в колючие щёчки! Люди о нас уже беспокоиться начали, тут мы и явились: грязные, потрёпанные и без трактора — зато живые.

Хотели мы с дружинниками тяпнуть по законной чарке за возвращение, да Клыков прибежал; кто-то успел про нас доложить! Не до пьянства, надо быстрее к Хозяину, с вечера ждёт, ни есть, ни спать не может. Мы даже в порядок себя не привели, я завалился к Терентьеву, как был: в одном сапоге, босая ступня рукавом от куртки перемотана, а сама куртка, теперь в виде безрукавки грязным лоскутом на плечах болтается.

Хозяйский кабинет намертво впитал запах махорочного дыма. Убранство — стол, три стула и скамья. На окне посеревшая от бесконечных стирок, занавеска. Пузырящиеся, выцветшие — рисунка не разобрать — обои. На стене фотография мужичка с пышными усами, рядом полка, а на ней приютилось несколько растрёпанных книг.