Из блокнота индолога

Не случайно, что наиболее ярко и живо рисуется образ простого человека в произведениях художников социалистических и развивающихся стран. Здесь работы многих художников Ирака, АРЕ, Югославии и других стран. Они — свидетельство того, что проблемы современности буквально стучатся в двери искусства. Это ощущаешь, когда смотришь на трагическую скульптуру Вады Жочич (СФРЮ) «Заключенная концлагеря», напоминающую об угрозе возрождения фашизма, или когда останавливаешься перед картиной К. Мюллера (ГДР) «Индийская женщина-строитель». Кстати, это одна из тех работ, которые наиболее ярко воплотили творческий характер нашей эпохи, — эпохи, когда, социализм стал движущей силой всякого творческого начала — будь то национальное возрождение страны, вырвавшейся из пут колониализма, или творчество художника, писателя, поэта и ученого.

Индийский писатель Мулк Радж Ананд, президент индийской Академии изящных искусств, в предисловии к каталогу триеннале писал, что новый подход к художественному познанию мира невозможно обнаружить в коммерческих картинных галереях, где произведения «живописи и скульптуры покупаются и продаются с помощью навязчивой рекламы, формирования моды и превращаются главным образом в форму капиталовложений». Это чувствовалось и на делийской триеннале — там, где зрители сталкивались с данью моде.

По-разному выражали свое мнение посетители. Одни восхищались, чтобы не оказаться зачисленными в число «ретроградов», другие высказывали недоумение по поводу «ящиков», «конструкций» и нумерованных «схем». Отзывы интересно читать — они свидетельствовали о том, как необходимо современному человеку искусство, чего именно он ждет от него и, главное, что делийская триеннале имела, все основания стать важным международным художественным форумом.

В последующие годы и вплоть до нашего времени в Дели стали регулярно, проводиться общеиндийские и международные выставки, привлекающие широкое внимание представителей самых разных слоев общественности.

ГОРДОСТЬ

Аэропорт Палам — воздушные ворота индийской столицы — работает с равным напряжением и днем и ночью. Огромные лайнеры, пересекающие океаны и высочайшие горные хребты, и рейсовые машины индийских линий подчиняются команде диспетчеров и послушно занимают отведенные под стоянку места. Здесь все та. к же, как и в любом другом аэропорту мира. Встречи и проводы, улыбки и слезы при расставании, дела и размышления, политика и быт — смешиваются тут воедино, создавая неповторимую атмосферу, присущую всем аэропортам мира. Одни спешат на посадку в самолет, другие — поскорее сойти на землю.

Так как меня никто не встречал, я быстро направился к стоянке такси. Но тут на плечо мне легла сильная рука, и я услышал знакомый голос:

— Куда вы спешите? Так и друзей можно не заметить!

— Навтедж! — я обернулся и попал в объятия коренастого бородача в тюрбане. На нем была простая куртка, холщевые панталоны и туфли на босу ногу.

— Навтедж! Откуда? — только и сумел я вымолвить от изумления. Ведь почти год от него не было никаких вестей, даже в журнале «Притлари», который он издавал вместе с отцом Гурбахш Сингхом, его статьи почти не печатались.

— Об этом позднее. А сейчас — куда вы спешите? В гостиницу? Так поедем вместе, по дороге и поговорим.

Таксист, такой же бородатый, как Навтедж, боролся с баранкой, пытаясь уберечь свою видавшую виды машину от нежелательных столкновений, старался, даже с несколько излишней лихостью, показать нам, на какую «бешеную» скорость способен его автомобиль. При этом он напевал что-то лирическое. Под шум колес и пение шофера Навтедж рассказывал:

— Вы, наверное, читали, что в нашем городе два месяца продолжалась забастовка текстильщиков? Знаете, я принимал в ней участие и был все это время невероятно занят.

— Подождите, Навтедж, ведь забастовка кончилась месяцев пять назад.

— Действительно закончилась, но ее последствия многие чувствуют на, себе и сейчас. Ведь я только что вышел из тюрьмы. По закону о превентивном заключении я получил шесть месяцев. Все-таки мы победили, почти все наши требования удовлетворены. Ничто не помогло предпринимателям — ни штрейкбрехеры, ни подкупы. Всего бастовало около тридцати тысяч человек, а за время забастовки арестовано свыше двух тысяч человек. Меня арестовали тоже, — с гордостью добавил он и замолчал.

Таксист всю дорогу тянул свою песню, у которой не было конца, но нас это нисколько не смущало. Глаза Навтеджа весело поблескивали: