Из боя в бой. Письма с фронта идеологической борьбы

— Мне ставили классический вопрос, — говорит он, — «Но что же тут от вашего творчества?» И я на эго всегда отвечал: «Ничего!» Просто я был человеком с известным прошлым^ человеком, обладавшим определенными навыками физического труда, и мне хотелось сделать что‑то новое. Кое‑кто писал, что я ищу скандальной славы. Другим мои «сжатия» нравились, они находили их экстраординарными. Говорили, что это жест вызова, борьба за освобождение. Сейчас, по — моему, все вошло в норму. Два года тому назад в Автомобильном салоне фирма «Фольксваген» сама выставила раздавленный автомобиль…

— Все же вы вызвали в Ницце некоторое волнение, когда раздавили под прессом совершенно новый мотоцикл, — осторожно напомнил журналист.

— Да, это был новенький мотоцикл «Хонда» — по моей просьбе его приобрел мой друг — коллекционер. Об этом написали в газетах, и кое‑кто взволновался. Конечно, такое «сжатие» может вызвать социальные проблемы: есть молодые люди, которые с трудом скапливают деньги, чтобы приобрести мотоцикл. Я тоже мечтал об этом когда‑то. Но когда я давил мою «Хонду», я обо всем этом уже не думал. Просто раньше я давил старые мотоциклы, а теперь мне захотелось расплющить новую машину! И вот из‑под пресса вышел блок, не похожий на другие, — в нем были новенькие камеры, шины, седло. Правда, от этого он не стал ни красивее, ни уродливее других. Но это уже не был блок обычного металлолома, а именно это отличие меня и интересовало…

В ателье, где я расправился с «Хондой», — продолжал Сезар, — были молодые рабочие, и кажется, двое — трое из них глядели на меня агрессивно, но я был в горячке действий и не обратил на них внимания. Если бы я при этом думал: «Этот мотоцикл стоит столько‑то; чтобы его создать, требовалось столько‑то часов труда рабочих, инженеров, химиков; что еще ранее потребовалось трн-

дцать — шестьдесят лет предварительных исследований, не считая всех необходимых опытов», — вы представ-ляете себе, куда бы все это меня завело?..

Как и другие деятели школы «новых реалистов», Сезар любит менять характер своей работы, боясь, видимо, наскучить зрителю: нельзя же без конца заниматься одним и тем же, превращая машины в блоки металлолома! И вот в 1965 году Сезар вызвал новую сенсацию: он решил, что можно делать чудеса, используя для увеличения предметов пантограф.

Печать посвятила множество панегириков знаменитой ныне скульптуре «Большой палец Сезара». А и было дела всего‑то на грош: с помощью пантографа — машины для изготовления увеличенных в несколько раз точных копий предметов — был воспроизведен с абсолютной натуралистической четкостью большой палец скульптора высотой в два метра. Эта «скульптура», размноженная немалым тиражом и исполненная в различных материалах — в посеребренной стали, пластмассе, мягком пластике, была показана на многих выставках.

Тем же методом было получено гигантское увеличение кулака художника. За ним последовало такое же натуралистическое увеличение женской груди высотой в два и диаметром в пять метров — сейчас она красуется как памятник у входа на одно из французских предприятий, занятых производством косметики.

В 1967 году Сезар перешел от «сжатий» к «расширениям» — он раздувал из полиуретана фантастические фигуры. Это называлось «эфемерные формы». А еще четыре года спустя он вернулся к технике «сжатия», но на сей раз Сезар избрал бесконечно более деликатное «сырье»: теперь он начал давить уже не автомобили и мотоциклы — старые или новые, — а… драгоценности из золота, серебра и бриллианта. Да, драгоценности, на изготовление которых ювелирами были затрачены годы кропотливого труда. Естественно, такое решение художника вызвало огромный шум. И что же вы думаете? Гипноз погони за новизной и на этот раз оказался столь сильным, что у Сезара нет отбоя от клиентов! Каждому буржуа, который хочет «идти в ногу с веком», не терпится, чтобы его жена надела не просто драгоценности из самого модного дома с Рю‑де — ла — Пэ или пляс Вандом, а то, что осталось от этих драгоценностей после того, как на них обрушил свой пресс великий Сезар!..

— Что натолкнуло вас на это? — спроснл журналист Сезара. И получил откровенный ответ:

— О, это дело случая. Один золотых дел мастер из Ниццы, Морабито, спросил, не захочу ли я поработать с ним. Я сказал, что изготовление брошей и клипсов меня не особенно интересует, но что я хотел бы, чтобы мне дали, к примеру, всякие там цепочки, висюльки и кольца от Картье и Ван Клеефа, — я бы их охотно подавил. Я решил, что, если мне дадут достаточное количество драгоценностей, мне удастся учинить любопытную метаморфозу путем сжатия…

— Как же вы производите это сжатие? — не унимался потрясенный журналист.

— Я беру драгоценности, смешиваю их, подкладываю под пресс и \ давлю их, — невозмутимо продолжал Сезар. — Смотрю, что получилось, потом опять сжимаю, еще и еще. Золото и серебро легко гнутся — не то что сталь или железо.

— Но каждая драгоценность — уникальна. Какое удовольствие вы находите в этой необычной акции — сжатии?