Из боя в бой. Письма с фронта идеологической борьбы

В кинозале выставки на улице Беррьер нам показали фильм, посвященный последнему «сеансу самоуничто-жающейся скульптуры», учиненному им в Милане на площади у знаменитого собора, который является гордостью мирового искусства. Мы увидели страшное своей дикостью и бессмысленностью зрелище: люди соорудили рядом с собором гигантское изображение фаллоса, а затем подожгли и взорвали его. И это было названо «Победа».

Вот собственноручно написанное самим Жаном Тенгели «пояснение» к этой «победе» — я воспроизвожу его здесь полностью, не меняя ни одной буквы и ни одной запятой, оно заимствовано из авторского каталога:

«Это у меня отняло тридцать дней — подготовка, сооружение, поездки, дискуссия, механизация, безумие, усложнения, отчаяние — надежда, раздумья, концентрация, сварка, дебаты, монтаж, риск, надежда, решение, путаница.

Мы работали втроем. Мне помогали семь человек. Франсуа Дюфрен декламировал (бредил) при открытии, используя все громкоговорители соборной площади.

Я израсходовал — или, точнее, бросил на ветер — около двадцати тысяч долларов.

Точная высота «Победы» — десять с половиной метров.

Во время «спектакля» Армандо Марокко и господин Монако в самом чистом пьяном стиле пели «О, соле мио».

Некоторые элементы фейерверка взлетали на высоту около двухсот двадцати метров. Была проделана большая работа, чтобы закамуфлировать сооружение, обмануть пожарников и обеспечить безопасность около восьми тысяч свидетелей — зрителей.

Последний пиротехнический элемент перестал функционировать в двадцать три часа двадцать минут. Огонь работники муниципалитета погасили около двух часов ночи.

Я похудел на четыре килограмма.

Я благодарю пять тысяч голубей с соборной площади за их любезное сотрудничество, потому что они много летали, пока «Победа» саморазрушалась».

Вот и все. Тут, как говорится, действительно нечего «ни прибавить, ни убавить». Помнится, когда Андре Мальро в 1959 году открывал Парижскую Бьеннале, он остановился перед «метамашнной» Тенгели, которая плевалась тушью и автоматически штамповала «абстрактные картины», — всего она изготовила тогда сорок тысяч таких «полотен». С горькой иронией Мальро сказал: «Ну вот, наконец‑то абстрактное искусство завоевало свое место в истории…

Что бы теперь сказал он, глядя, как рядом с миланским собором горит и взрывается десятиметровая непристойная «скульптура» Тенгели?..

Еще один преуспевающий «классик» из школы «новых реалистов» — скульптор Сезар, тот самый, который так прославился десять с лишним лет тому назад, додумавшись выставлять как произведения искусства раздавленные мощным прессом автомобили. «Теперь Сезар — признанный метр, — писал 14 ноября 1971 года журнал «Экспресс». — Его имя — в энциклопедическом словаре «Малый Ларусс». Национальный центр внешней торговли обратился к нему с просьбой отправиться в Бразилию и выставить там свои раздавленные ювелирные украшения, которые он только что показал в Париже. Он — профессор Института изящных искусств».

Слава оставила неизменным этого человека. Он остался, каким и был, — этакий веселый бородач, выходец из бедняцкого квартала Марселя, где его когда‑то приметил родственник — коммивояжер: мальчишка прилично рисовал, и он посоветовал родителям отдать его в школу.

Время было трудное, военное, потом послевоенное. Учился Сезар с грехом пополам, к тому же его учеба не очень интересовала — больше привлекала физическая работа. В Школе изящных искусств он числился до

1955 года — слыл «вечным студентом». «Это давало мне талоны на питание и одежду», — вспоминает Сезар нынче. Где‑то в глубине, под внешне грубой оболочкой безразличия и незаинтересованности, у этого человека теплится уцелевший с детства огонек живой заинтересованности в искусстве. Сезар отдает себе отчет, что пресловутые «новые реалисты», пользующиеся такой популярностью на рынке, в том числе и его собственные экстравагантные поделки вроде давленых автомобилей, не имеют ничего общего с настоящим творчеством. Но годы идут, с годами прибавляется славы и денег, убавляется сил, и в душе остается горькая неудовлетворенность, которую художник маскирует наигранным цинизмом.

Отвечая на вопрос корреспондента «Экспресс», какое впечатление производит на него обретенная им слава, Сезар заявил в ноябре 1971 года:

— Если я хочу известности, то лишь потому, что когда ты известен, твои штучки продаются. Когда я был весь в дерьме и меня не знали, обо мне говорили: вот несчастный идиот, неудачник. Когда я начал зарабатывать на жизнь — а это нелегко, — меня называют мерзавцем, ничтожеством и продажной девкой капиталистического общества. И еще говорят, что я занимаюсь клоунадой…

Клоунада или не клоунада, но даже сам Сезар не в состоянии отрицать, что то, что он делает, не имеет никакого отношения к скульптуре, хотя его и называют скульптором. Вначале его привлекала электросварка, потом он начал использовать пресс, под которым хрустели стальные жилы автомобилей.