Он изучал танец золотистых блесток жира на поверхности бульона, трясущимися руками крутил самокрутки из салфетки, старался проглотить разжеванный хлеб с кусочками курицы. Отец тем временем убеждал, что работа на кафедре не тяжелая, четыре дня в неделю, с десяти до шести. Кое-как Леха проглотил бульон, допил кисель. Посидел с матерью, поглаживая ее мягкую руку в узоре пятнышек и морщинок. Натянул улыбку, как мог серьезнее глянул на отца и сказал, что подумает. В коридоре перед уходом чмокнул мать в теплую, увядшую щеку. Дотронулся губами до щетины отцовской щеки.
С тех пор к родителям он ездить перестал, раз в месяц отправлял матери по почте деньги. И тортик – через службу доставки. Да и времени не было – осенью заказами его завалили по горло – знай, разгребай, прожигая жизнь за макбуком.
С работой Леха справлялся успешно и скоро. Отрывался от экрана только попить кофе, сбегать в соседний супермаркет за пельменями и еще иногда ездил за авансом. Работал ночью. Днем спал. Вечерами в полусне листал очередную книжечку фантастики, раздумывал над новым сайтом и мечтал сделать ремонт.
Так он лежал и в сентябре, даже не догадываясь – это начало или конец месяца. Хорошо хоть вспомнил, что сентябрь, значит надо спешить за августовским гонораром на Пушкинскую, в офис обувного магазина. Оделся и тридцать пять минут спустя, в огромной пыльной толпе ждал милости от светофора – чтоб открыл зеленый глаз и пустил пересечь без происшествий Тверской бульвар. Не тут-то было, машины, отрезанные на Тверской, гудели, светофор упрямо сверлил красным, в толпе шептались и покрикивали, пахло человечеством, потом, перхотью и псиной. Лехе показалось, что он стоит в пучке грязных волос из подмышки и эти чужие, немытые волосы лезут к нему в карманы, в нос и в рот. Он морщился, как мог старался не касаться чужих рук и одежды. Потом его сдавили так, что он расслышал биение нескольких соседних сердец. Минуты две Леха мучился и наконец не удержался, рванулся вперед, наперерез потоку машин. Он успешно пробрался мимо громадных микроавтобусов. И все бы хорошо, но кто-то на «вольве» легонько подтолкнул его в бок, он отлетел на тротуар, упал на колени, стер ладони в кровь, пропечатал щекой асфальт и порвал новые брюки. Когда ему помогли подняться, Леха на чем свет стоит обругал Тверскую, светофор, «вольву», обувной магазин и всех окружающих, без разбора. Происшествие заставило задуматься, он решил, что это на самом деле было предостережение – с тех пор курьер приносил деньги в конвертике и просовывал под дверь Лехиной квартиры.
Круглые сутки, сутулясь, сидел Леха за макбуком. Когда мысль шла туго – дремал, не сходя с места. В свой рабочий угол он перетащил чайник, морозильную камеру и переносную электрическую плитку – варить пельмени. А на подкопленные денежки решил сделать в кабине ремонт, как и намечал – к первому снегу. Какое было число и месяц, Леха не знал. И знать не желал. Выглянул в окно, увидел на съеженных ржавых листьях иней, тут же зашел на сайт ремонтной конторы – вызвал бригаду. Пока трое рабочих гремели и сверлили, производя шуму как в настоящем цехе, Леха Блоха в наушниках редактировал свою фотографию – растягивал плечи, делал себе голубые глаза, вьющиеся волосы, узкие бедра и мускулистые ягодицы. В итоге он обвел получившегося супермена черным контуром, загрузил в анимационную программу, получил из себя настоящего героя мультиков. И отправил Кризе – новой подружке. С Кризой он познакомился дня два назад в сети и она тут же прислала на его ящик свое анимированное фото – длинноногая девица в лоскутиках, едва прикрывающих тело. Она строила глазки, то и дело меняющие цвет. Леха воспользовался случаем и придумал себе новое имя – Леон. Он тут же исправил ник – стал Леон Блоха. Широкоплечий Леон в узких потертых джинсах вырвался в сеть и уже во всю кокетничал на экране с вертлявой Кризой. А тем временам настоящий Блоха из плоти и крови, морщась тащил прабабкину кровать, стул и стеллаж со всем содержимым к мусорными бакам – может, подберет кто-нибудь из прохожих. За три дня квартирку превратили в один большой зал, стены и потолок покрыли серебристой фольгой, оплели проводками и лампочками – как в настоящем космическом корабле. Вдоль стен установили алюминиевые кадки с хвощами – любимыми растениями Блохи. Вместо кровати кинули в угол матрасик – спал Блоха у макбука, который теперь стоял я окна, напоминая пульт управления. Казалось, набери несколько цифр, и кабина оторвется от земли.
В день первого основательного снегопада, накрывшего унылое темя бабушки-земли пухом, Леха сидел вечером у окна и удовлетворенно созерцал результаты ремонта. Между тем на улице все громче выкрикивали пьяные голоса:
– ...держи ее…– ревел парень
– ...кусаешься, сука, – огрызался другой
– ...у него нож, - визжал женский голос на весь район.
- ...собака-а-а-а
– ...господи, да что ж это – продолжал визжать женский голос, смешиваясь со сгустками мужских пьяных возгласов и обрывками протяжного воя.
– Зверье, – проговорил Леха вслух и задвинул шторы, – житья от вас нет.