Из Черниговской губернии

— Стало-быть такъ.

— Что жъ вы, хорошо живете?

Теперь ничего.

— А прежде?

— Прежде всего бывало.

— Отчего же теперь лучше?

— Народъ сталъ обходительнй.

— Какой народъ?

— А начальство.

— Это правда, что правда, заговорилъ опять мой говорунъ:- сперва къ начальству, не то что подойти, да поговорить, а и взглянуть-то не всякій сунется; ну а теперь на счетъ этого стало просто: за своей нуждой иди прямо къ начальнику: нын дурнаго слова не скажетъ начальникъ тотъ.

— Чиновнаго народу много, проговорилъ одинъ изъ артели, до сихъ поръ упорно молчавшій.

— Чиновниковъ? спросилъ я.

— Нтъ, изъ своего брата, изъ мужиковъ, чиновнаго народу ужъ очень много.

— Вдь чиновники изъ мужиковъ везд есть? Безъ чиновниковъ какже быть?

— Везд есть чиновный изъ брата своего мужиковъ, да не столько, сколько у насъ, отвчалъ еще угрюмй тотъ же мужикъ:- у насъ больше.

— Сколько же у васъ?

— Да у насъ на деревн 400 душъ, то есть всхъ жителей 400 человкъ, и сколько ты думаешь у насъ чиновнаго народу изъ мужиковъ?

— Я не знаю.

— Человкъ пятьдесятъ будетъ!

— Какъ 50?

— Пятьдесятъ то будетъ врныхъ, не было бы больше: ты вотъ что скажи!

— Какіе-жъ такіе чиновники?

— Голову, писаря считать нечего… а вотъ: два благонамренныхъ, шляховой и лепортовщикъ… да всхъ и не пересчитаешь.

— Чтожъ они, берутъ съ васъ взятки?

— Что онъ возьметъ съ мужика? съ мужика ему взять нечего.

— Какое же вамъ дло до чиновнаго народу? съ васъ они ничего не берутъ: пусть ихъ живутъ.

— Да вдь теб работать надо, а тутъ тебя выберутъ въ какіе не за есть лепортовщики, — работать и не работай, а въ пору только службу справляй.

— А все вамъ не въ примръ лучше жить, чмъ господскимъ мужикамъ, сказалъ говорунъ.

— У какого барина?

— Да, хоть у А — на.

— Э!.. А — нъ шиломъ гретъ, проговорилъ тотъ, усмхаясь, — шиломъ гретъ… печетъ!..

Челнскій монастырь, 25 іюня.

Челнскій монастырь стоитъ верстахъ въ десяти отъ Трубчевска, на крутой гор, покрытой лсомъ, и изъ монастыря не видно ни одной деревни: такъ и кажется, что, войдя въ этотъ монастырь, оторвешься отъ всего остальнаго міра, — до того мсто уединенно. Но это только пока вы не вошли въ монастырскую ограду. Едва вы ступили шагъ въ ограду, видите, что здсь тже люди, тже желанія, тже опасенія и тотъ же самый народъ, какой и въ селахъ и въ деревняхъ; монаховъ съ перваго разу не замтите; по всему монастырскому двору разсыпанъ былъ народъ: мужики, раскинувшись подъ тнью деревъ и церквей, спали; бабы — богомолки изъ окрестныхъ деревень, собравшись кучками, шушукались; бабы торговки громко тараторили.

Я пришелъ въ субботу передъ всенощною, — поэтому народу было боле обыкновеннаго.

Въ говор народа слышится одно: начала новой жизни, созданныя 19 февраля; въ этомъ говор слышатся и радость, и надежда, и страхъ… не за будущее, нтъ — народъ увренъ въ своемъ хорошемъ будущемъ, боится народъ преступить законъ, сдлать не по закону и тмъ замедлить исполненіе царской воли. А отъ недоразумній — какія ужасныя бываютъ послдствія.

— Гд братская? спросилъ я у перваго попавшагося мн монаха.

— А вотъ, отвчалъ монахъ, махнувъ рукой на братскую, — ступай сюда, здсь братская.

Въ братской было народу много, и мужчинъ и женщинъ; разговоръ шелъ довольно оживленный и почти общій: одно теперь у всхъ на ум…

— Вамъ что! говорила одна баба богомолка:- что хочешь, то и длай, не длай беззаконія какого и только… а намъ, мои матушки родныя, просто головушку всю закрутило…

— Да вы чьихъ? спросилъ какой-то не то монахъ, не то послушникъ.

— А — ыхъ мы, А — скіе…

— О чемъ же у васъ головы закрутило? Али жирно нались на теперешней вол?

— Когда было, родимый! Давно-ли воля то сказана? такъ туже пору и отъшься! Какъ можно родимый.

— А что только у насъ длается! сказалъ, вздохнувъ, одинъ мужикъ, сидвшіи въ сторон.

— А что?

— И сказать не знаю какъ.

— Да вы чьихъ?

— Мы ничьихъ.

— Вольные?

— Нтъ, удльные.

— А у васъ-то что?

— У васъ землемры землю межутъ — вотъ что!

— Да не у васъ однихъ: землемры везд ходятъ, везд у всхъ землю мряютъ.

— Везд мряютъ, а пока еще Богъ миновалъ: пока еще нигд земли не ржутъ.

— Да у насъ еще пока тоже Богъ миновалъ, продолжалъ старикъ: — землю мрять мряютъ, вшки становятъ, а земли рзать не ржутъ!..

— А пусть ихъ мряютъ!

— У насъ не одну землю мряютъ.

— Какъ не одну землю?

— Десну мряютъ! проговорилъ старикъ, къ ужасу всхъ слушателей…

— Какъ Десну?

— Десну!

— И ты видлъ?

— Вс видли…

— Я, браты мои, диву дался, заговорилъ одинъ: — что такое это означаетъ? воду Богъ создалъ, вода у насъ вольная: кто хочешь, по этой вод ступай, бери эту воду, сколько себ знаешь; сколько теб надо, столько и бери… и эту то воду Божію мряютъ!.. Своими-бъ глазами не видалъ, — людямъ-бы и вры не далъ… да и врить то какъ?

Я вышелъ изъ братской, на крыльц и въ сняхъ бабы толковали все о той-же вол.

— И что такое длается, одинъ Богъ святой знаетъ! Спросишь, кто грамотный да путный, тотъ теб про волю и говорить не станетъ, а какой — безпутный — того наплететъ, что и не разберешь… послушаешь того безпутнаго — просто, мои родныя матушки, просто голову сниметъ… Ужъ такая бда, что и сказать нельзя!